Уилбур Смит - Падение с небес

Шон Кортни, казалось, занял собой весь проем двери: макушка его почти касалась притолоки, а широкие плечи – ее боковин. Он остановился в дверях, обе руки положив на набалдашник трости и глядя в комнату.

Прежде всего его взгляд, конечно, устремился на высокую, элегантную фигуру сына, который поднялся с кресла. Шон сразу узнал его, и грубоватое, загорелое лицо его потемнело.

Они молча стояли друг против друга, и Марк поймал себя на том, что зачарованно наблюдает за игрой эмоций и чувств на их лицах, видя, как на них вновь проступают давние обиды, любовь и привязанность сына к отцу и отца к сыну… Чувства, которые давно уже убиты и похоронены, но теперь эксгумированы, вытащены на свет божий, как отвратительный полусгнивший труп, и кажутся еще более страшными оттого, что когда-то их наполняли силы и жизнь.

– Здравствуй, отец, – заговорил первым Дирк.

При звуке его голоса плечи Шона обмякли, гнев в глазах погас и сменился глубокой печалью, сожалением о чем-то таком, что когда-то имело ценность, но было безнадежно утрачено. Поэтому вопрос его прозвучал как тяжкий вздох:

– Зачем ты пришел сюда?

– Мы можем поговорить с глазу на глаз, без посторонних?

Марк отошел от стола и направился к двери, но Шон остановил его, положив руку на плечо:

– Здесь посторонних нет. Марк, останься.

Никто и никогда не говорил Марку таких слов, да еще столь благожелательным тоном; его охватило горячее чувство привязанности к Шону Кортни – ни к одному человеку он не испытывал ничего подобного.

Дирк Кортни пожал плечами и впервые улыбнулся с легкой насмешкой.

– Ты всегда был слишком доверчив к людям, отец, – сказал он.

Шон кивнул, тяжелым шагом прошел к своему креслу и уселся за стол.

– Да, и кому, как не тебе, об этом помнить, – сказал он.

Улыбка Дирка сразу увяла.

– Я пришел в надежде, что мы забудем старые обиды, сможем простить друг друга.

– Простить? – спросил Шон, быстро подняв к нему взгляд. – Ты хочешь осчастливить меня своим прощением – но за что?

– Ведь ты все-таки меня вырастил, отец. Таким ты меня воспитал…

Шон покачал головой, не соглашаясь с этим утверждением, и хотел ответить, но Дирк опередил его:

– Ты считаешь, что я тебя чем-то обидел… зато я знаю наверняка, что это ты был несправедлив ко мне.

Шон сердито нахмурился:

– Что ты ходишь вокруг да около? Говори прямо, чего ты хочешь. Зачем явился непрошеным гостем в этот дом?

– Я твой сын. А мы с тобой даже не видимся, ведь это противоестественно.

Дирк был красноречив и убедителен, а в подкрепление своих слов даже умоляюще вытянул руки и сделал шаг к сидящей за столом крупной фигуре отца.

– Я считаю, – продолжал он, – что имею право на твое внимание… – Он внезапно прервал свою речь и бросил быстрый взгляд на Марка. – Да черт побери, разве нельзя поговорить с тобой без посторонней публики, которая стоит тут и таращит на нас глаза?

Шон на мгновение заколебался, собираясь попросить Марка уйти, но вовремя вспомнил про обещание, которое всего несколько минут назад дал Руфи. «Ни на секунду не оставайся с ним наедине, Шон, – говорила она. – Обещай, что Марк будет с тобой рядом. Я не доверяю Дирку ни на минуту. Он человек подлый и злой, Шон… там, где он, всегда беда, он приносит с собой только зло, от него за милю несет несчастьем. Ни в коем случае не оставайся с ним с глазу на глаз».

– Нет, никак нельзя. – Шон покачал головой. – Если у тебя есть что сказать, говори, и покончим с этим. Если нет, уходи и оставь нас в покое.

– Хорошо, поговорим без дальнейших сантиментов, – кивнул Дирк.

Маска просителя слетела с его лица. Он принялся расхаживать по кабинету взад и вперед, глубоко засунув руки в карманы пальто.

– Я буду говорить по существу. Ты прав: пора с этим покончить. Ты меня сейчас ненавидишь; но когда мы поработаем вместе, когда мы осуществим самый смелый, самый впечатляющий проект, который видела эта земля, вот тогда снова поговорим о чувствах.

Шон молчал.

– Сейчас я говорю с тобой как деловой человек. А потом буду говорить как сын. Ты согласен?

– Слушаю тебя, – сказал Шон.

И Дирк начал.

Даже Марк не мог не восхищаться красноречием Дирка Кортни, обаятельной, подкупающей и убедительной манерой пользоваться своим красивым, глубоким голосом, своей великолепной внешностью; но это все были театральные штучки, хорошо отрепетированные и все равно неестественные.

Непосредственность же, непринужденность проявлялась в его горячей, почти фанатической увлеченности своими идеями: глаза у Дирка так и пылали, когда он, энергично жестикулируя, говорил об этом. Поверить ему было легко, поскольку он и сам, очевидно, верил в то, о чем рассказывал.

Мастерски пользуясь голосом и жестами, он пытался нарисовать перед отцом образ гигантской империи, созданной на бескрайних просторах богатой африканской земли: тысячи тысяч квадратных миль, покрытых плантациями хлопка, сахарного тростника и кукурузы, для полива которых будет устроено гигантское водохранилище, внутреннее море вкусной, свежей воды, – неисчислимое богатство, постичь величину которого не под силу человеческому воображению, мечта, от размаха и возможностей которой дух захватывало.

– Половина требуемых площадей у меня уже есть. – Дирк остановился и протянул руки с застывшими, скрюченными, как лапы стервятника, пальцами. – Они вот здесь, у меня в руках. Они принадлежат мне. И это уже не мечта.

– А другая половина? – скрепя сердце спросил Шон, против воли увлеченный потоком его слов.

– Она есть, эти земли нетронуты, они ждут нас, готовые нас принять. – Дирк сделал театральную паузу. – Как будто сама природа устроила все именно для этой цели. Фундамент для плотины уже готов, сам Бог создал его, Он словно благословил этот проект.

– Ах вот как? – скептически проворчал Шон. – Выходит, ты у нас теперь орудие Божьей воли, да? И где же находится эта держава, которую Бог даровал тебе?

– Мне принадлежит вся земля к югу от реки Умкомо, то есть как раз половина того, что требуется.

Он остановился перед письменным столом Шона, уперся в полированную крышку руками и вытянул шею – глаза его горели, лицо светилось, как у религиозного фанатика.

– Между двумя утесами Чакас-Гейт мы построим плотину и запрудим всю долину реки Бубези, получится озеро в сто шестьдесят миль длиной и в сто – шириной… Мы выделим земли между ним и рекой Умкомо и добавим их к моей земле на юге. Два миллиона акров пахотной и орошаемой земли! Ты только представь себе это!

Потрясенный услышанным, Марк изумленно уставился на Дирка Кортни, потом быстро перевел умоляющий взгляд на Шона Кортни – о, как хотелось ему услышать, что генерал отвергает эту чудовищную идею.