Уилбур Смит - Падение с небес

Он представил себе, как спускается и приглашает Сторму Кортни на вальс, как ей становится стыдно, что с ней заговаривает этот человечек, секретарь ее отца, представил ехидные и придирчивые замечания, покровительственным тоном задаваемые вопросы. «Ты что, и в самом деле печатаешь на машинке буковки, старина?» От самой этой мысли он начинал злиться и краска бросалась ему в лицо.

И все-таки еще целых полчаса он не уходил от перил, наслаждаясь каждым мгновением, когда наблюдал за Стормой, и ненавидя каждого ее партнера холодной непримиримой ненавистью.

Наконец он спустился к себе в каюту, но долго не мог уснуть. Стал писать письмо Марион Литтлджон и неожиданно для себя почувствовал, как тепло стало у него на душе при мысли о ней, такого он не испытывал уже несколько месяцев. Вспомнилась ее кротость, ее доброта и искренность, чистота ее привязанности к нему – все эти ее качества теперь казались Марку драгоценными. На страницах письма он припомнил ее визит в Дурбан перед самым его отъездом. Генерал оказался человеком понимающим, и они с ней целых два дня провели вместе. Марион с трепетом восприняла новое его положение, а его окружение произвело на девушку огромное впечатление. Однако еще одна попытка физического сближения в домике Марка, где они находились совершенно одни, оказалась, пожалуй, даже менее удачной, чем в первый раз. Марк думал разорвать их помолвку, но все не выпадало удобного случая, да и смелости не хватило. В конце концов Марк с облегчением посадил ее на поезд. И вот теперь одиночество и долгая разлука с ней пробудили в нем ностальгические воспоминания. Он писал ей искренне, испытывая по-настоящему теплое чувство, но, когда заклеил конверт, обнаружил, что спать ему по-прежнему не хочется.

Он взял в корабельной библиотеке книгу «Джок из бушвельда» и в который раз с большим удовольствием стал перечитывать приключения человека и собаки, ностальгически яркие описания африканского буша, и чувство одиночества отошло в тень.

Но тут в дверь к нему кто-то тихонько постучал.

– Марк, Марк, позвольте мне на минутку спрятаться у вас…

Не успел он ничего возразить, как мимо него в каюту быстро проскользнула Ирен.

– Скорее закройте дверь на ключ, – приказала она.

Она проговорила это таким тоном, что он немедленно повиновался, но, когда повернулся к ней, его охватило дурное предчувствие.

Она была пьяна. На щеках цвели красные пятна, глаза лихорадочно блестели, и смех звучал неестественно громко.

– Что случилось? – спросил он.

– О господи, дорогой, это было ужасно. Этот Чарли Истмен меня просто преследует. Клянусь, мне даже страшно возвращаться в свою каюту.

– Хотите, поговорю с ним? – предложил Марк, но она быстро остановила его:

– О нет, никаких сцен. Он этого не стоит. – Она забросила хвост боа из страусовых перьев за плечо. – Я просто посижу здесь немножко, если вы, конечно, не против.

Ее платье состояло из нескольких слоев тонкой как паутинка материи, которые при каждом ее движении поднимались и плавали вокруг нее, словно облако; плечи ее были обнажены, а лиф вырезан так низко, что полушария груди выступали очень рельефно – круглые, гладкие и белые.

– Так вы не против? – снова задала она вопрос, прекрасно понимая, куда именно он смотрит.

Он быстро поднял глаза и заглянул ей в лицо. Она изобразила презрительную гримаску, нетерпеливо ожидая его ответа. Из-за яркой и глянцевитой губной помады ее губки казались полненькими, как спелый плод.

Он понимал, что должен выпроводить ее из своей каюты. Понимал, что ему грозит опасность. Понимал, насколько он сейчас уязвим, беззащитен, насколько могущественны ее родители, и догадывался, насколько она мелка и бездушна. Но он был одинок, безумно, мучительно одинок.

– Конечно оставайтесь, – сказал он.

Она прикрыла веки и остреньким розовым язычком провела по накрашенным губам:

– У тебя есть что-нибудь выпить, дорогой?

– Извините, нет.

– Да что ты все извиняешься…

Ее качнуло к нему, и он почуял, как от нее пахнет алкоголем, но это оказалось совсем не противно, а вместе с запахом духов и вовсе смешалось в пряный аромат.

– Смотри, – сказала она, поднимая перед ним серебристую дамскую сумочку. – Вот здесь есть все, что надо, чтобы создать домашний уют.

Она достала из нее серебряную фляжку, украшенную драгоценными камнями.

– И все, что может утешить мужчину, – повторила она и бесстыдно, но крайне соблазнительно раздвинула губки. – Иди-ка сюда, я тебе покажу.

Голос ее снизился до хриплого шепота, потом она засмеялась и закружилась в ритме вальса, напевая мелодию «Голубого Дуная», и тонкая ткань ее платья развевалась вокруг ее бедер. Одетые в шелковые чулочки ножки ее мерцали в мягком свете, а когда она с размаху шлепнулась на койку Марка, юбки ее надулись воздухом и взметнулись так высоко, что он увидел пояс с подвязками, на которых держались чулочки, украшенный вышивкой в виде бабочек. Крылья бабочек были усеяны разноцветными блестками, что создавало странный контраст с бледной и мягкой кожей ее бедер.

– Иди ко мне, Марки, иди, и мы с тобой немножко выпьем.

Она похлопала по койке рядом с собой и шевельнула попкой, освобождая ему место рядом с собой. Юбки задрались еще выше, и стал виден клин ее шелковых трусиков между бедер. Материал оказался столь прозрачен, что под шелком отчетливо виднелись прижатые к телу золотистые колечки волос.

В груди Марка что-то треснуло. Еще мгновение он пытался думать о последствиях, сдержаться, помнить о нравственной и благоразумной линии поведения, но, увы, уже понял, что на самом деле все давно решил, еще когда позволил ей остаться.

– Ну иди же, Марк…

Дразня его, она помахала перед ним фляжкой, и свет отражался от нее серебристыми лучиками, играющими у него в глазах. Трещина в его груди стала шире, и желание хлынуло в полную силу, смыв все сдерживающие подпорки. Он успел заметить, как ее глаза торжествующе вспыхнули, и она с радостью приняла его в постель с негромким животным визгом, а руки ее с удивительной силой обвились вокруг его шеи.

Маленькая и крепкая, быстрая и настойчивая, она оказалась столь же опытной в любви, как и Хелена Макдональд, но иначе, по-своему.

Ее юная плоть дышала свежестью, безупречная кожа блестела; она демонстрировала упоительную пластичность, что выглядело еще более поразительным при ее удивительной бледности.

Она сбросила с плеча бретельку и, мурлыча, словно кошечка, обнажила перед Марком одну лоснящуюся грудь. Марк громко охнул от неожиданности. Грудь ее, белая, как фарфор, словно отсвечивала и выглядела несколько великоватой для ее тоненькой, хрупкой фигурки, зато оказалась твердой и крепкой – и упругой тоже, когда он коснулся ее. Крохотный сосок смотрелся как маленький драгоценный камешек, как золотая монетка на сияющем фоне, совсем бледный по сравнению с сосками Хелены, темными, сморщенными и усеянными редкими черными волосками.