Уилбур Смит - Падение с небес

– Попробуйте, черт вас побери, марионетки империализма, сторожевые псы капитализма!..

– Эскадрон, слушай мою команду! – крикнул капитан. – Растянуться в шеренгу!

Первая шеренга расступилась, а вторая заполнила образовавшиеся бреши. Всадники выровнялись и образовали один плотный ряд, сидя на встревоженных лошадях колено к колену.

– Штрейкбрехеры! – снова заорал Фергюс. – Сегодня ваши руки будут запятнаны кровью невинных рабочих!

– Дубинки! – грозно скомандовал капитан.

Полицейские достали из футляров длинные палки, сделанные из дуба, и теперь держали их, как кавалерийские сабли.

– История припомнит вам все ваши зверства! – прокричал Фергюс. – Кровь невинного Агнца Божия…

– Рысью – марш! Вперед!

Темная шеренга всадников двинулась вперед сквозь вьющийся вокруг их сапог туман.

– Галопом – в атаку! – пропел капитан.

Всадники рванули вперед, подпрыгивая в седлах и вытянув вперед дубинки. Грохоча по дороге копытами, они сближались с цепью стоящих на дороге фигур.

Капитан скакал в центре шеренги всадников, на корпус лошади впереди остальных, и врезался в провода первый.

Люди Фергюса тяжелыми девятифунтовыми кувалдами заранее вогнали глубоко, на четыре фута, в землю железные ломы; над землей торчало только два фута. А потом туго натянули поперек дороги три ряда колючей проволоки.

Проволока подсекла передние ноги скачущей впереди лошади; в утренней тишине кости животного сломались с поразительно громким хрустом, и на полном скаку лошадь перевернулась в воздухе и всей тушей грохнулась на землю.

Через мгновение в проволоку врезались и остальные всадники, повторив тот же кульбит; только трое из них вовремя успели свернуть в сторону. Человеческие крики и жалобное лошадиное ржание смешались с ликующими воплями Фергюса и его команды, которые бросились вперед, размахивая своими палками.

Одна из лошадей поднялась уже без всадника; на ней болтались пустые стремена, но задние ноги ее были изранены колючкой, и от боли она била и сучила по воздуху сломанными передними и пронзительно, жалобно ржала, покрывая крики валявшихся на земле людей.

Фергюс выхватил из-за пояса револьвер; пробежав вокруг обезумевших и кричащих животных, он схватил капитана и поставил его на колени.

С лошади тот упал, ударившись о землю плечом и щекой. Плечо оказалось сломано, рука висела под каким-то несуразным углом, вывернутая и безжизненная. Кожу лица словно срезало, слой мяса оказался содран камнями и гравием, и из раны торчала кость челюсти.

– Вставай, сволочь! – гаркнул Фергюс, сунув в лицо офицеру, прямо в кровоточащую рану, ствол пистолета. – Вставай, проклятый штрейкбрехер! Мы тебя сейчас кое-чему поучим.

Трое полицейских, которым удалось избежать ловушки, успокоили своих лошадей и, кружа на месте, старались подбодрить упавших товарищей, окликая их по именам.

– Эй, Гейнтжи, хватайся за стремя!

– Давай-давай, Пол! Вставай!

В тумане смешались лошади и люди, они кричали, вопили, визжали, сойдясь в жестоком, сумбурном противостоянии. Фергюс возвысил голос, покрывая остальные звуки.

– Остановите их, не дайте уйти этим гадам! – закричал он.

Его люди, размахивая палками, бросились вперед, под дубинки верховых полицейских, намереваясь отогнать всадников, но не успели.

Вместе с товарищами, висящими на каждом стремени, всадники отступили, оставив только тяжело раненного офицера и еще одного полицейского, который неподвижно лежал среди страшно покалеченных животных. Но на подходе уже оказался эскорт полицейских, двумя колоннами бежавших вперед по дороге; они стремительно приближались.

Фергюс увидел их и закипел от ярости, пытаясь заставить пленного встать на ноги, но тот и сидеть без посторонней помощи мог едва ли.

Двадцать полицейских остановились в пятидесяти ярдах; первая шеренга встала на колено, а вторая выстроилась за их спинами с винтовками на изготовку.

Ясно донеслась команда:

– Залпом! Предупредительный огонь!

Раздался грохочущий залп. Стреляющие нарочно целили выше, пули просвистели и зашлепали над головами забастовщиков, и они быстренько рассыпались по канаве.

Фергюс колебался всего мгновение, потом поднял пистолет и выстрелил три раза подряд. Это был сигнал: в то же мгновение засевшие в молчащих до сих пор домиках вдоль дороги открыли ураганный винтовочный огонь, и рассветные сумерки озарились красными вспышками пламени из их стволов. Этот огонь мгновенно смел противника с дороги.

Фергюс всего на секунду замешкался, потом опустил пистолет. У него был револьвер системы Уэбли, в британской армии служивший личным оружием офицеров. Полицейский капитан понял, что тот намерен сделать, по его глазам: это был безжалостный взгляд стремительно падающего на жертву орла. Офицер что-то забормотал разбитыми губами, моля о пощаде, и попытался поднять руки, чтобы защитить лицо.

В грохоте винтовочного огня из домиков и ответного огня полицейских, которые, смешавшись, попадали в придорожную канаву, пистолетного выстрела никто не услышал.

Тяжелая свинцовая пуля влетела прямо в раскрытый в мольбе рот капитана, выбила ему два верхних передних зуба и ударила в глотку, чтобы вылететь через затылок в алом облачке крови и осколков черепа. Капитан опрокинулся на грязную дорогу, а Фергюс повернулся и бросился прочь, под укрытие живой изгороди.

Полицейские рейды удалось отбить только в Фордсбурге, поскольку в других центрах забастовщиков никто не предупредил и они не предприняли самых элементарных мер предосторожности, даже не выставив дозорных.

В Доме профсоюзов Йоханнесбурга собралась почти вся верхушка забастовщиков, чтобы встретиться с руководителями союзов других предприятий, которые к стачке еще не присоединились, но рассматривали возможности акций в ее поддержку. Сюда явились представители Объединения котельщиков, Союза строителей и смежных профессий, Союза типографских работников и еще с полдюжины других профессиональных союзов; разумеется, присутствовали и самые активные и энергичные лидеры забастовщиков: Гарри Фишер, Эндрюс, Бен Кэдди и многие другие.

В самый разгар горячей полемики по поводу стратегии классовой борьбы в здание ворвалась полиция. Услышав приближающийся грохот сапог по деревянной лестнице, все участники дискуссии страшно переполошились.

Во главе стола, за которым шло заседание, сгорбился в кресле Гарри Фишер; спутанные жесткие волосы свисали ему на лоб, а засученные рукава его рубашки обнажали толстые волосатые руки с просунутыми за подтяжки большими пальцами.

Не растерялся лишь он один. Быстро наклонившись над столом, он схватил резиновую печать Высшего совета исполнительного комитета и сунул ее в карман. Как только винтовочные приклады застучали в закрытые двери зала заседаний, Фишер вскочил и двинул плечом в закрытое ставнями окно. Оно распахнулось, и с удивительным для такого большого человека проворством он пролез в проем.