Уилбур Смит - Падение с небес

Густой запах скипидара ударил в нос, глаза наполнились слезами, и только через несколько секунд Марк освоился с этой вонью.

Марк знал, что здесь он в безопасности. Раньше одиннадцати утра Сторма Кортни не выходила из своей сокровенной половины за двойной дверью, разрисованной золотыми херувимами и порхающими голубками. Такого распорядка Сторма придерживалась с самого прибытия в Кейптаун, на что даже ее отец недовольно пыхтел и ворчал.

В последнее время Марк, удивляясь самому себе, подолгу не мог заснуть. Лежал с открытыми глазами – впрочем, он не сомневался, что и генерал тоже, – прислушивался к хрусту гравия под колесами автомобилей и слегка напряженно – к едва слышным веселым голосам, пытаясь понять, насколько долго и с каким жаром происходит прощание с гостями. Его одолевали чувства, которым он не знал ни причины, ни названия.

Со Стормой его отношения решительно испортились – словно черная кошка пробежала. В Натале между ними появились хотя бы начатки непринужденности в обхождении, некая благосклонность с ее стороны, легкий оттенок теплоты в общении. Началось с той самой улыбки и доброго слова Стормы, потом он стал сопровождать ее в ежедневной конной прогулке, возил на южный берег поплавать в теплых волнах океана; сам не купался, зато сидел с ней на песке и спорил на религиозные темы. Сторма в последнее время увлеклась модным спиритуализмом, и Марк считал своим долгом разубедить ее.

– Я хочу выучить новый танец, и мне нужен партнер, – вдруг объявила однажды Сторма, и после разговоров о религии это стало следующим шагом к их сближению.

Марк заводил граммофон, менял иголки и танцевал с ней, слушая ее инструкции.

– Между прочим, у вас неплохо получается, – с великодушной улыбкой заметила Сторма, глядя на него снизу вверх, легкая и грациозная в его объятиях, когда они кружили в пустом танцевальном зале Эмойени.

– Под вашим руководством и хромой запляшет, как балерина.

– О-ля-ля! А вы, оказывается, галантный кавалер, мистер Андерс!

И вдруг все это резко изменилось. С тех пор как они прибыли в Кейптаун, она ни разу не улыбнулась ему, ни разу с ним не заговорила. А Ирен Лечарс, которая намеревалась гостить в доме генерала все четыре месяца, переночевала и наутро первым же пароходом отправилась домой.

Ее имя больше не упоминалось, а враждебность Стормы по отношению к Марку оказалась настолько глубока, что она даже не выносила его присутствия в одной с ней комнате.

Теперь Марк осторожно, словно вор, пробрался в ее художественную мастерскую, не в силах устоять перед соблазном хотя бы мельком взглянуть, насколько она продвигается на своем последнем полотне.

Окна, ради лучшей освещенности студии сделанные огромными, до самого пола, выходили на север и смотрели прямо на гору. Мольберт Стормы стоял посередине голого, ничем не застланного пола. Мебели практически не было, за исключением табуретки, заляпанного пятнами краски столярного верстака и кресла на подиуме – для натурщиков.

Вдоль стен стояли холсты в подрамниках самых разных размеров и форм, в основном пустых. Однажды, еще в период их своеобразной дружбы, она даже попросила Марка помочь ей сколачивать подрамники. Вспомнив об этом, он вздрогнул, и у него больно сжалось сердце; контролером качества она оказалась весьма строгим, придирчиво и дотошно проверяла каждое сочленение, каждый гвоздик и требовала, чтобы все было доведено до совершенства.

Холст выглядел уже почти законченным, и Марк даже удивился, что она успела за последние несколько дней найти время для такой большой работы. Он понял, что недооценивал ее. Сторма по утрам работала, тогда как он считал, что она нежится в постели… Все его внимание захватила картина.

Сунув руки в карманы, он стоял перед холстом, и теплая волна радости разливалась по всему его существу.

На картине изображалась окруженная деревьями и освещенная пятнами солнечного света лесная поляна. На поляне стояла скала, а рядом находились две фигуры: женщина в белом платье нагнулась к земле, собирая букет диких цветов, а сидящий неподалеку мужчина смотрел на нее, прислонившись спиной к стволу дерева.

Марк видел, как далеко продвинулась художница на этом полотне по сравнению с прежними ее работами. Несмотря на то что сюжет картины был прост, она возбудила в нем такое сильное чувство, что перехватило дыхание. Это был благоговейный трепет перед удивительным талантом, благодаря которому была создана столь замечательная работа.

Не сводя восхищенного взгляда с картины, он размышлял, как ей удалось преобразить, облагородить реальность, ухватить самую ее суть и превратить в исполненное глубочайшего смысла событие.

Марк удивлялся способности даже неискушенного человека всегда видеть истинный талант – так, например, тот, кто никогда прежде не видел фехтовального поединка, после первого же обмена ударами распознает выдающегося фехтовальщика; он сам совершенно не разбирался в живописи, но до глубины души оказался тронут, когда на холсте перед ним открылась истинная красота.

За спиной Марка клацнула щеколда, и он круто развернулся. В студию вошла Сторма. Девушка заметила его не сразу. А увидев, резко остановилась с изменившимся лицом. Она замерла на месте.

– Что вы здесь делаете? – глухо спросила Сторма.

Ответить ему было нечего, но состояние, которое он пережил, глядя на картину, все еще сохранялось в его душе.

– Думаю, когда-нибудь вы станете большим художником, – сказал он.

Она молчала: неожиданный комплимент, да еще такой искренний, застал ее врасплох. Она невольно посмотрела на картину. Враждебность и высокомерие сразу испарились.

Перед ним стояла совсем еще юная девушка в мешковатом, заляпанном масляной краской халате; на щеках ее вспыхнул легкий румянец удовольствия.

Такой он ее еще не видел – простой, открытой и совершенно незащищенной. Словно на мгновение она отворила перед ним тайники своей души, позволив на секунду заглянуть и увидеть хранящиеся там сокровища.

– Спасибо, Марк, – тихо сказала она.

Теперь Сторма предстала совсем другой – не блистающей великолепием бабочкой, не избалованной и капризной богатой девчонкой, нет, перед ним стояло существо с глубокой, щедрой и теплой душой.

Чувство, которое он испытывал в эту минуту, должно быть, отразилось на его лице – он чуть не поддался желанию обнять ее и крепко прижать к груди. Словно поняв его намерение, она смущенно и неуверенно сделала шаг назад.

– Хотите легко отделаться? – спросила она, и снова непроницаемая завеса скрыла потаенные уголки ее души, а в голосе зазвучали знакомые стальные нотки. – Это моя личная комната, даже отец не осмеливается заходить сюда без моего позволения.