Уилбур Смит - Падение с небес

Перемена была потрясающая. Словно великолепная актриса мгновенно перевоплотилась в привычный ей образ, даже каблучком топнула.

Это показалось Марку совершенно нестерпимым.

– Этого больше не повторится, – сказал он, больше не церемонясь. И шагнул к двери, чуть не задев ее; он так разозлился, что его бросило в дрожь.

– Марк! – властно остановила она его.

Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы снова повернуться к ней. Тело его словно окоченело и не слушалось, губы онемели от злости.

– Я сказала, что мой отец всегда спрашивает у меня позволения прийти сюда, – сказала она и неожиданно улыбнулась; губы ее дрожали, но в целом улыбка получилась очаровательной. – Может, и вам стоит попробовать?

Тут уже Марк оказался застигнут врасплох. Разозлиться как следует он еще не успел, и ее улыбка сразу погасила это пламя, напряжение в нем куда-то исчезло, тело расслабилось… Но девушка уже отвернулась к верстаку и принялась деловито расставлять банки с красками.

– Не забудьте закрыть за собой дверь, – бросила она тоном принцессы, повелевающей рабу.

Не до конца остывшая злость разгорелась в нем снова. Громко стуча каблуками по голым половицам, Марк направился к двери, собираясь изо всей силы хлопнуть ею и надеясь, что та сорвется с петель.

Но не тут-то было.

– Марк!

Он снова остановился, но ответить ей заставить себя не мог.

– Сегодня днем мы с вами вместе едем в парламент. Выезжаем сразу после второго завтрака. Хочу послушать генерала Сматса; отец говорит, серьезное будет выступление.

Он промолчал; ему вдруг показалось: пошевели он губами – и они потрескаются, жесткие и хрупкие, как старый пергамент.

– Господи, – вдруг пробормотала она. – Я же совсем забыла… обращаясь к Марку Андерсу, эсквайру, надо непременно говорить «пожалуйста»!

Она кротко сложила перед собой руки, карикатурно изображая раскаяние, и проникновенно посмотрела на него томным взглядом огромных синих глаз:

– Можно я поеду сегодня с вами в парламент… пожалуйста? Я так буду вам благодарна, честное слово! А теперь можете уходить и хлопать дверью.

– Вам бы не картинки писать, а в театре играть, – отозвался он.

Однако, выходя, дверь он закрыл с подчеркнутой осторожностью.

Сторма же, едва дождавшись, когда щелкнет щеколда, бросилась в кресло и, радостно обхватив себя руками, затряслась от смеха.

Отсмеявшись, она выбрала пустой холст и, продолжая улыбаться, поставила его на мольберт.

Работая углем, Сторма сделала набросок головы Марка – и с первой же попытки получилось неплохо.

– Глаза, – шептала она. – Глаза… главное – глаза.

Чудесным образом глаза возникли на пустом холсте; Сторма снова улыбнулась, сама удивившись, как четко они запечатлелись у нее в памяти. Тихонько напевая, она полностью погрузилась в работу.

Палата заседаний парламента представляла собой квадратный зал с высоким потолком, в котором ярусами располагались галереи для журналистов и публики. Он был отделан резными панелями из местных пород дерева; из такого же дерева состоял и навес над креслом спикера парламента, украшенный витиеватой резьбой.

Ковровый настил на полу приглушенно-зеленого цвета оттенял более яркую зелень обитых кожей скамей для членов парламента. Все места здесь оказались заняты, в галереях тоже не осталось свободного места, но полная и чрезвычайно насыщенная тишина, окутавшая это скопление народа, не уступала церковной, и высокий, слегка писклявый голос премьер-министра слышался отчетливо. Его хрупкая, изящная фигурка стояла за кафедрой, расположенной ниже, прямо под креслом спикера парламента.

– Отряды красных коммандос медленно, но верно захватывают весь Витватерсрандский комплекс, – говорил он, выразительно жестикулируя.

Чтобы лучше его видеть, Марк наклонился вперед, внешней стороной ноги прижавшись к ноге Стормы Кортни, и все время до самого конца речи ощущал ее теплое бедро.

– В жестокой схватке под Фордсбургом убиты трое полицейских, двое других тяжело ранены в стычках. Отряды забастовщиков вооружены современным стрелковым оружием, их военизированные формирования свободно передвигаются по улицам, совершая акты грубого произвола и насилия над мирными обывателями, государственными должностными лицами, которые пытаются исполнять свои обязанности, да и вообще над всеми, кто попадется им под руку. Они чинят препятствия работе государственных органов, транспорта, органов власти и учреждений связи; они нападают на полицейские участки и захватывают их.

Сутулившийся на своем месте в переднем ряду и прикрывающий ладонью глаза Шон Кортни вдруг поднял голову.

– Позор! – зычным голосом вставил он.

Таким голосом он всегда говорил после третьей порции виски, и Марк не мог не усмехнуться, догадавшись, что за обедом в клубе Шон, должно быть, хорошо подкрепился и готов участвовать в заседании.

– Вот именно, позор, – согласился Сматс. – Забастовщики собрали вокруг себя всех самых безответственных лентяев, весь аморальный элемент общества, и теперь их умонастроения вышли на весьма опасный, угрожающий этап. Сам по себе вполне правомочный, узаконенный акт забастовки сменился террором и разгулом преступного насилия. Но самый тревожный аспект этих ужасных событий заключается в том, что руководство этого трудового спора – или, если позволите, режиссура забастовки – попало в руки наиболее безответственных, творящих беззаконие авантюристов, которые добиваются ни много ни мало ниспровержения законного правительства и господства большевистской анархии.

– Ни за что! – пророкотал Шон, и его слова подхватило все собрание.

– Наша палата и все государство в целом столкнулись с перспективой кровопролития и вакханалии насилия в таком масштабе, которого ни один из нас не мог ни ожидать, ни даже представить возможным.

На этот раз молчания никто не прервал, и Сматс обстоятельно продолжал:

– Если это правительство в чем-то и виновато, так только в том, что мы слишком долго терпели и демонстрировали слишком большую снисходительность к требованиям шахтеров, предоставили им непомерно много свободы в выражении их требований. Это случилось потому, что мы всегда понимали душу нашего народа и ценили его право на индивидуальную и групповую свободу слова.

– Совершенно верно, – согласился Шон.

– Правильно! Правильно! – раздались возгласы, гулом прокатившиеся по всему залу.

– Однако сейчас нас вынудили подсчитать, чего стоит дальнейшее попустительство… и мы считаем эту цену неприемлемой.

На секунду склонив голову, Сматс помолчал, а когда снова вскинул взгляд, выражение лица его изменилось, став мрачным и холодным.