Эванжелин О'Нет - Зови меня Амариллис [СИ]

— От вас? — искренне удивился его спутник. — Три тысячи свиней в камбузе! Вы шутите!

— Хотел бы я, чтобы это была шутка, — невесело усмехнулся капитан.

Де Нартен осторожно смахнул муравья в родной и привычный мир, и мысли его вернулись к прошлому:

« Франсуа, я ухожу, — писала Пат. — Ты замучил меня своей ревностью, для которой у тебя нет ни малейших оснований. А ведь я знаю, что ты сам не безгрешен! Я устала притворяться, что мы благополучная семья… Прощай и не ищи меня… »

Там было что-то еще, в этой записке, которой Франсуа поначалу просто не поверил. Поверить, что жена бросит его, бросит детей!.. В глубине души он чувствовал себя виноватым, что так категорически не соглашался отпускать ее на родину. Ведь он знал о смерти ее отца. Он писал ей о том, что все простил, сам просил прощения. Но за три месяца от нее не пришло ни одного письма, а потом он отправился в эту экспедицию, будь она неладна! Он справлялся во всех портах, прошлой осенью в Абиджане он получил целую пачку писем от мадмуазель Клементины — но от Патрисии не было ни слуху, ни духу…

Неприятные воспоминания капитана неожиданно были прерваны топотом лошадей и громкими криками. Несколько запыленных всадников резко осадили своих скакунов и лихо спрыгнули на землю. Франсуа поднял глаза и вздрогнул.

— Какая встреча! — воскликнул шедший впереди бородатый толстяк с маленькими поросячьими глазками. — Позвольте присоединиться к вашей трапезе, капитан?

Франсуа одной рукой сделал пригласительный жест, а другой незаметно прикоснулся к рукоятке ножа, торчавшей из голенища сапога. Толстяк грузно плюхнулся на подобие деревянной лавки, достал откуда-то мятый клетчатый платок и осторожно протер лысину.

— Капитан, ну что вы все бегаете от меня? Я же говорил, что мы с вами идем по одной тропинке. Можно подумать, в этих джунглях есть где спрятаться от старика профессора. Или есть? — гость вдруг замолчал, потом резко обернулся и что-то крикнул по-немецки. Его спутники молча начали снимать тюки со взмыленных лошадей. Толстяк вяло посмотрел на Франсуа, пробормотал про себя что-то о мерзких дикарях и пиве, вздохнул.

— Ну что вам еще от меня надо, Треплиц? — Франсуа отпустил нож и тот снова скользнул в свое убежище. — Вам мало полугодовой болтанки в Гвинейском заливе? Вы можете сказать, в какую бухту мы НЕ заходили? Мы больше ничего не ищем. Никаких пещер мы не видели. Никаких тайных троп не открывали. Меня не интересуют эти сказки о сокровищах. Мне вполне хватило общения с местным населением. Мой корабль погиб. Моя экспедиция окончена. Или вы все еще не поняли? — Франсуа как наяву услышал выстрелы и крики бунтовщиков, которые тут же сменились жутким грохотом и скрежетом металла о скалы.

— Спокойно, капитан, ну что вы нервничаете? Вы уверены, что стрела не была отравлена? У вас усталый вид. — Гюнтер Треплиц усмехнулся и поддел ножом баварскую колбаску, запас которых составлял большую часть его багажа. — Я, конечно, верю вам. И что попали вы сюда случайно, и что с корабля сошли не по своей воле. И что прете через джунгли в Дакар, не смотря по сторонам и под ноги.

Жан-Поль тихо встал и отошел в сторону, черной тенью метнулся к нему Тано, маленький проводник. Жан-Поль шепнул ему пару слов, незаметно отдал пожелтевший лист пергамента и Тано растворился в ближайших зарослях. Треплиц тем временем расправился с пятой колбаской, отхлебнул из фляжки.

— Ну что ж, капитан, мы с вами честные люди, надеюсь, что вы все же не откажете старому профессору в компании?

— Откажу. Дьявол, почему вы не умерли от лихорадки в Гвинее!? Я очень прошу вас более не беспокоить меня и моих спутников, иначе я задушу вас собственными руками, тысяча чертей!

Эмилия лежала без сна в своей спальне. До рассвета было далеко. Два высоких узких окна, выходивших на восток, еще даже не начали светлеть. Эмилия любила, проснувшись, наблюдать, как медленно освещалось розовым и теплело предрассветное зеленоватое небо, и обычно не закрывала их ставнями.

К тому времени, когда свет заполнял комнату, а за окном начинали петь птицы, она обычно была уже на ногах, подтянутая, со свежим, умытым холодной водой лицом, готовая к утренней молитве и к рутинным ежедневным заботам по поддержанию устойчивого течения монастырской жизни.

Хозяйственными делами в монастыре Св. Терезы заведовала сестра Беатрис. Толковая и энергичная, она хорошо знала дело, их ежедневные встречи занимали немного времени, и мать Эмилия могла быть уверена, что монахини, послушницы и воспитанницы школы будут обеспечены всем необходимым, налаженное хозяйство не даст сбоев, и даже кусты бульденежей подчинятся порядку и вовремя покроются зеленовато-белыми пышными соцветиями. Никаких особо серьезных проблем с хозяйством не возникало, или они решали эти проблемы сообща.

Сложнее были отношения с главной воспитательницей школы. Сестра Луиза, сдержанная до чопорности, была излишне строга с девочками и порой, кажется, забывала, что они не послушницы, а только ученицы. У кого-то из них были состоятельные родители, но многие семьи начали подниматься только в последние годы. Они еще не могли обеспечить своим дочерям хорошего домашнего образования, но понимали, что оно необходимо. Времена менялись, и для удачного замужества требовалось иметь что-то за душой. Девушки из небогатых семей, которые должны были начать после окончания школы самостоятельную жизнь, могли стать хорошими гувернантками в богатых домах или секретарями у промышленников, расширявших свои деловые связи за границей.

Немало выпускниц монастырской школы можно было встретить и в заморских колониях: они учительствовали при тамошних миссиях, а их знания и безупречное поведение неизменно удостаивались хороших отзывов. Именно безупречное поведение было главным требованием сестры Луизы и ее козырем в спорах с настоятельницей. Луиза не одобряла либерального отношения настоятельницы к воспитанницам и ее нововведений вроде включения в школьную программу уроков естествознания. Мать Эмилия чувствовала последнее время, что сестра Луиза ведет себя все увереннее и многие вопросы, касающиеся монастыря, оговаривает в епископате, даже не считая нужным поставить ее в известность.

Эмилия не исключала, что в предложении епископа принять участие в основании католической миссии в Сенегале сестра Луиза сыграла не последнюю роль. Она и не хотела отказываться, считая своим долгом способствовать распространению христианства среди диких народов. О трудностях жизни в колонии она достаточно знала по рассказам и отчетам миссионеров и была к ним готова. Но ей жаль было передавать монастырь во власть сестры Луизы и особенно беспокоила дальнейшая судьба школы.