Эванжелин О'Нет - Зови меня Амариллис [СИ]

Тепло его рук и губ и стук собственного сердца, звучавшего громче напольных часов, слышных из-за распахнутой двери между его кабинетом и спальней, было единственным, что осознавала она до той минуты, пока ласковая боль, впервые пришедшая извне, не заставила ее очнуться. Она коротко простонала, не справившись с собой. Он осторожно отстранился, ужаснувшись своей грубости.

— Тебе больно, — жалко лепетал он, нависая над ней, опираясь на согнутую левую руку и не смея прикоснуться к ней правой, свободной, рукой.

— Нет-нет, — прошептала она, потрясенная его нежностью, его зависимостью от себя. Его испуг умилил ее, — мне хорошо.

Потом они вдвоем сидели в его огромной ванне, похожей на маленький мраморный бассейн. Он принес подсвечник и красное вино, разлитое в коньячные рюмки из кабинетного бара, согревало их. С ним она не испытывала ни страха, ни смущения, только спокойное доверие ученицы.

Он просыпался от ее прикосновений, и сама невозможность представить, что когда-то он не знал этого голоса, всех изгибов ее тела, ее запаха, означала счастье. Гастон понимал, что его план провалился. Эта девочка не превратилась в его игрушку, в атрибут его благополучия, в красивую деталь его карьеры — она стала его жизнью, частью его. Он мог разговаривать с ней часами, поражаясь смеси наивности и мудрого инстинкта в ее вопросах. Он вышептывал ей свои сокровенные мысли и рассказывал, как он понял то, что так просто объясняет ей теперь. Они делились детскими воспоминаниями и она узнала то, чего не знал никто на свете — что он одолел, выбираясь из предместья маленького городка на юге Франции сюда, в аристократические районы Марселя. Он растолковал ей, как научился когда-то понимать людей, как трудно ему досталась наука завоевывать человеческие симпатии, без чего невозможна карьера дельца.

— Ну, мое сердце ты получил легко, — смеялась она. — Я принесла тебе его на ладошке, просто так, нипочему.

— Это самое главное, что есть у меня, — тихо отвечал он.

Накануне прошел дождик и теперь трава весело блестела под полуденным солнцем. По краю поля гудела разноцветная толпа. Здесь были и сливки марсельского общества, и лавочники, и рабочий люд — предстояло зрелище. Новое зрелище, цирк 20-го века — воздушные полеты. На дальнем краю поля механики уже стягивали чехлы с двух аппаратов, протирали лопасти, раскачивали винты.

Для Лекруа полеты не были в новинку, но парный полет — этого пока в городе не видели. Новым было и то, что за локоть его сейчас доверчиво держалась молодая элегантная женщина, и чувствовать ее тяжесть на руке было необыкновенно приятно. Когда в последний раз рядом с ним была женщина? Не светская собеседница, не продажная дива, не служащая компании, не горничная? За последние много лет — точно не была. И поэтому Гастон как будто заново видел осенний денек, краски травы, неба и солнца. Как хорошо, что есть в жизни что-то еще кроме работы, заседаний, поездок…

О Дениз и говорить нечего — она смотрела по сторонам как завороженная. Два авиатора вышли на середину поля, раскланялись с публикой и пошли к аппаратам. Какие на них были замечательные куртки и сапоги! Какие храбрые люди! А пассажира они возьмут? Или… а почему бы и нет, пассажирку? Но эта идея умерла, не родившись. Дениз даже не высказала ее вслух.

Гастон объяснял ей, что аппарат для летания по воздуху называется аэроплан, что винт тянет машину вперед, точно так же, как и пароходный винт, а крылья чуть наклонены, и этот-то небольшой наклон создает тягу. И что представлять сегодня будут ученики самого Блерио и на аэроплане его конструкции. Между тем завели моторы, винты загудели басом, потом зазвенели, и лопасти их слились в один сплошной круг. Механики, пригибаясь, побежали от машин, авиаторы забрались на свои сиденья и представление началось.

Сначала аэропланы по очереди разгонялись, и, попрыгав несколько раз, отрывались от земли и взмывали в воздух! Когда первый аппарат потерял опору под колесами и лег крыльями на воздух, такой тонкий, такой прозрачный, Дениз невольно взвизгнула и вцепилась в руку Гастона. И потом, уже не отрываясь, смотрела, как летательные аппараты закладывали виражи, качали крыльями, пролетали над головой, садились, снова взлетали. После небольшого перерыва началось самое главное — парный полет. Аэропланы выстроились по линейке друг за другом, одновременно заревели моторами, побежали по траве, ушли в свою надземную стихию и стали вертеть круги. Один, другой, третий… Пилоты красиво держали строй, и если бы не шум винтов, их можно было бы принять за семью лебедей, кружащих над лугом в поисках места для гнездовья. Под конец они, снизившись над толпой зрителей, осыпали их цветами! Восторгу не было границ. Кричали и свистели не только мальчишки, но и солидная публика, и даже дамы.

Когда полеты закончились, Гастон и Дениз подошли к пилотам. Гастон спрашивал, куда они поедут теперь и что самое страшное в полете. Авиаторы рассказали, что едут они сейчас в Милан, а в полете они больше всего боятся перебоев в работе мотора, резких порывов ветра и птичьих стай.

По дороге к авто, где их уже ждала мадам Роже, чтобы ехать обедать, Лекруа поинтересовался мнением Дениз об аэропланах, как ей понравились эти игрушки.

— Гастон, почему вы называете аэропланы игрушками?

— А как же их еще называть? Ведь это все только на потеху публики, не больше.

— Что вы! Вовсе нет! Они летают наверху, им нет препятствий, они все видят. Мне Шарль рассказывал про геологические экспедиции. Насколько им было бы легче, если бы сначала их дорогу осмотрел авиатор и рассказал бы заранее о всех трудностях пути!

Ответ этот поразил Лекруа. Он посмотрел на Дениз оценивающим взглядом — неужели эта девушка может быть не просто домашней кошечкой? Ведь то, что она только что, между делом, не задумываясь, предложила, действительно могло оказаться полезным. Положим, не сегодня и даже не завтра, но ведь могло! Интересно, сколько стоит аппарат и во что обойдется подготовка пилота? Плюс доставка, плюс хранение и уход… Гастон остановился и принялся торопливо строчить карандашом в блокнотике.

Дениз, оглянувшись, увидала махавшую им от машины мадам Роже.

— Гастон, Гастон, — подергала она за рукав, — кто такая мадам Роже? Она работает у вас в компании?

— Нет, Дениз, — Лекруа ответил не сразу. Он сначала закрыл и спрятал блокнот, потом как бы вспомнил что-то далекое, вздохнул и стал рассказывать:

— Мадам Роже — вдова моего друга, Антуана Роже. Мы вместе когда-то учились, вместе основывали компанию. Тебе рассказывали, почему компания называется Аксьон Женераль? Там два слова: первое начинается с первой буквы в имени Антуана, второе — моего. Я очень любил Антуана, он был умный и веселый человек, мы понимали друг друга с полуслова. А потом… Потом он погиб. Его экспедиция заблудилась в пустыне и попала в песчаную бурю. Никто не выжил…