Эванжелин О'Нет - Зови меня Амариллис [СИ]

Если бы не любопытство капитана, который появился тогда в самый неподходящий момент… Интересно, что он успел увидеть и понять? Впрочем, уже неинтересно — Треплиц еле слышно захихикал. А удачно он догадался распустить слух среди матросов, что их капитан что-то нашел. Злосчастная лихорадка помешала довести план до конца, впрочем, может, оно и к лучшему. Чем тыкаться вслепую, он теперь вернется в Европу, и там… Профессор снова похлопал себя по карману и погрузился в сладостные мечты.

Единственное, что омрачало его радость, было воспоминание о неприятном случае, произошедшем два года назад с его братом. Какой-то незнакомец явился тогда к Генриху и сначала расспрашивал про тамплиеров, а потом чем-то опоил хозяина и рылся в кабинете. Генрих, очнувшийся только через несколько часов, правда, уверял, что абсолютно ничего не пропало, и вообще считал, что этот студент хотел найти списки экзаменационных вопросов, а его интерес к тамплиерам был только предлогом. Однако Гюнтеру было неспокойно.

Только к вечеру удалось Жан-Полю добраться до шамана. Колдун принял его в своем «служебном» шатре. Царил постепенно сгущавшийся полумрак, в углу старательно булькал котел, две безмолвных девушки в повязках вокруг стройных бедер и с невероятным количеством косичек на курчавых головах методично перемешивали варево. Жан-Поль через Тано насколько мог подробно объяснил Вержеш-Мор’аа (так звали шамана) постигшую капитана беду. Шаман внимательно выслушал толмача, подозвал жестом одну из котловых девушек и стал шептать ей на ухо. Девушка то слушала колдуна, то ученически-старательно пересказывала его слова Тано, а тот переводил:

— Многознающий пальмоподобный Вержеш-Мор’аа знает о болезни белого начальника. Один истолченный листок караика, разведенный в горячей воде, убивает белого человека за пять дней. Многознающий пальмоподобный Вержеш-Мор’аа говорит, что болезнь белого начальника происходит от гнева бога грома. Бог грома сердит на белого начальника, он подослал ему листок караика. Когда бог грома рассердится на человека, спасти его нельзя, даже если это белый человек. Если хотите, говорит многознающий пальмоподобный Вержеш-Мор’аа, я вам помогу облегчить страдания белого начальника. Мы закопаем его в золе от большого костра и исполним на ней танец успокоения. Белый начальник тогда умрет с улыбкой на устах, в мир предков его повезет могучий крылатый слон Горумба.

— Скажи своему многознающему пальмоподобному, что я, верный слуга белого начальника, потрясен его познаниями и проницательностью. Спроси его также, нельзя ли вместо танца успокоения исполнить танец восстановления и выздоровления, и чтобы закапывать не очень глубоко и надолго.

— Многознающий пальмоподобный Вержеш-Мор’аа говорит, что когда бог грома сердится, выздороветь нельзя. Можно только приуменьшить страдания, — так Тано перевел новое откровение, поведанное ему девушкой.

— А есть ли возможность смягчить гнев бога грома? — не отступал Жан-Поль. — Может быть, мы все его вместе попросим? Носорога в жертву принесем?

— Бог грома неподкупен, — ответствовал пальмоподобный через двух посредников. — Бог грома всемогущ. Он так силен, что никакими жертвами или дарами нельзя склонить его к милости. Кто осужден богом грома на смерть, должен умереть.

— Ну если не жертва, а другое что-нибудь? Например, мы сами станем во время грозы гром изображать, а бог пока сможет отдохнуть. Он же, наверное, устал без подмены работать?

Предложение это Жан-Поль сделал уже в порыве полного отчаяния. Выхода, казалось, никакого не было, кроме закапывания капитана в золу и вызова крылатого слона Горумбы. Но тут случилось неожиданное: шаман хрюкнул и затряс маской, которая гордо красовалась у него на лице. А потом возвестил:

— Многознающий пальмоподобный Вержеш-Мор’аа велит всем удалиться. Он будет беседовать с духами гор. Слуга белого начальника пусть останется.

Обе девушки, кланяясь, спиной вперед выбрались из шатра. Тано, немало робевший, выбежал на волю еще раньше них.

Жан-Поль, не понимая, смотрел на колдуна. Ему-то зачем беседовать с духами гор? И на каком языке? Проблема разрешилась просто. Шаман снял с головы маску (под маской оказался средних лет мужчина с очень правильными чертами лица) и… заговорил на достаточно приличном французском:

— Я вижу. Ты — храбрый и умный человек. Ты действительно хочешь спасти своего капитана. И ты рассмешил меня. Молчи, слушай, — это пальмоподобный прервал готовый сорваться с уст моряка удивленный возглас. — Есть шанс. Много лет уже никто не пользовался. Нам нельзя. Много несчастья нам. Только от отца знаю, а он — от своего отца. Наши люди не могут идти. Ты — можешь. Ты — сильный и храбрый. Один день пути отсюда к восходу солнца. Завтра наш юноша поведет тебя. Полпути проведет. Глаза завяжет и руки завяжет. Дальше сам пойдешь. Я тебе записку дам, как идти. Ты поклянешься, что больше туда никогда не придешь. Принесешь цветов. Розовые цветы. Воды из источника принесешь. Камней с берега принесешь. Капитана в лес перенесете. Далеко от деревни. Наши хижину построят, пока ты ходить будешь.

— Что это за цветы, вода и камни?

— Не знаю, никогда не видел. Отец рассказывал, а ему — его отец. Цветы — крупные, розовые, лепестки как стрелы. Вода — необычная, светится в темноте. Сам узнаешь. Если вернешься живой. Пойдешь?

— Пойду. Какие несчастья вам грозят?

— Большие, большие несчастья. Много лет назад шаман ходил к источнику за целебной водой для больных и раненых. Он принес воду, камни и цветы, все больные выздоровели. Но на третий день пришли белые люди. Не французы, другие белые. Они сожгли деревню и забрали с собой всех мужчин и женщин, которые не успели спрятаться. Шаман сам спрятался и на другой день опять пошел за волшебными камнями. Он принес воду и камни, вылечил раненых и опять случилось несчастье — все спасшиеся заболели лихорадкой, которой до того никогда не было в наших местах. Семь человек только живых осталось. Шаман сам умер от болезни, только успел перед смертью нашептать заклинание тому из семерых, кто должен был после него шаманом стать. Я — его потомок. С тех пор никто из наших к источнику не ходил и не пойдет. Теперь — уходи. Завтра на рассвете жди провожатого.

— А провожатый не будет бояться?

— Будет. Но Квен’ца уже пора стать воином и выбрать себе жену. Поход с тобой станет его испытанием.

Десять дней Жан-Поль не отходил от циновки, где лежал в беспамятстве Франсуа. Вливал капитану в рот целебную воду (фляжка, в которой помощник принес воду из леса, чуть заметно светилась в темноте), ворошил цветы, рассыпанные по полу, следил, чтобы таинственные камни (они были теплыми на ощупь) не свалились с груди больного. Тано раз в день приходил к их лесной хижине, боязливо заглядывал в дверной проем, удивлялся и уходил обратно в деревню.