Эванжелин О'Нет - Зови меня Амариллис [СИ]

— Убедили, убедили, — Бенито шутливо поднял руки вверх, словно сдаваясь на милость победителя. — Немедленно сажусь изучать черчение и математику.

Амендес выглядел удовлетворенным. Он обернулся к Франсуа и Патрисии:

— Мсье де Нартен, мадам, у меня к вам предложение. Если ваш брат, мадам Патрисия, захочет посвятить себя инженерному или конструкторскому делу, то я, может быть, смогу быть ему полезен. Наша компания будет набирать квалифицированный персонал, ему тоже может найтись место. Возможно, мы даже организуем стипендию хорошему студенту…

— Спасибо, сеньор Амендес, за ваше любезное предложение, — Франсуа взял нить разговора на себя. — Не сомневаюсь, что Бенито серьезно рассмотрит такую соблазнительную возможность. Патрис, дорогая, — обернулся он к жене, — ты не хотела бы пройтись немного прогуляться? Погода прекрасная, качки совершенно нет… Вы составите нам компанию? — капитан снова переключился на гостя.

Амендес понял, что пора и честь знать.

— Извините, господа, как ни хотелось бы мне дольше побыть в вашем обществе, но у меня еще дела сегодня. Капитан, мадам, мой юный друг, — на мгновение задержав взгляд на Бенито, Сальваторе Рудольфо Амендес встал, взял перчатки, шляпу и вышел. А Патрисия подошла к мужу и молча прижалась к его плечу.

Вечером Бенито убежал в кино, а Франсуа и Патрисия остались, и больше они в тот день из своего номера не выходили.

На следующее утро Патрисия и трое мужчин уже плыли на прогулочном катере вдоль побережья. Ночной дождь и южный ветерок принесли с собой морскую свежесть, последние дома Марселя тонули за горизонтом, дневное светило забиралось все выше по своей извечной дуге.

Мужчины, Франсуа и Филипп, беседовали о чем-то, стоя на носу, а Патрисия, нежась под осенним солнцем, дремала на палубе в шезлонге. По губам ее блуждала улыбка, а вся фигура лучилась радостью и спокойствием. Ночью ей не пришлось много спать. С полузабытым уже удовольствием она отдалась мужу. Отдалась самозабвенно, со страстью, желая единственного — полностью раствориться в объятиях своего повелителя.

Первый пыл Франсуа был тороплив и в своей поспешности грубоват. Потом жадность его насытилась и верх взяла нежность. Та нежность, что копилась в нем, не находя выхода, все годы его странствий, нежность к женщине, доверившей ему свою жизнь и свое тело, такое прекрасное, такое желанное, такое отзывчивое тело.

Франсуа засыпал и просыпался и, проснувшись, видел устремленные на него мягкие зовущие глаза жены. Патрисия смотрела в темноте на спящего мужа, осторожно касаясь его плеча щекой или терпеливо держала на груди тяжесть его руки и ждала, когда он проснется и, еще в дреме, потянется к ней и опять уколет ее щетиной на подбородке.

Она проснулась и сладко потянулась ровно за минуту до того, как Франсуа и Филипп перешли на повышенные тона и стали бурно жестикулировать. Патрисия только успела убедиться, что после сна в прическе и одежде не осталось беспорядка, как Франсуа, покинув собеседника, быстрым шагом подошел к ней.

Он казался растерянным, и Патрисия вдруг испугалась, неприятно засосало под ложечкой.

— Что-нибудь случилось? — спросила она внезапно севшим голосом.

Франсуа улыбнулся.

— Патрис, дорогая, не волнуйся, пожалуйста, все хорошо. Только мы, получается, зря отправились в Монпелье, можно было бы дождаться поезда и ехать прямо домой.

— Почему? А Мими? Что с ней?!

— Видишь ли, Филипп ведь успел побывать в Сен-Тибери…

— В поместье? Но почему… Что же он молчал?

— Он не молчал. Извини, это я виноват. Мы так увлеклись обсуждением моего плавания, Филипп ведь имеет отношение к…

— Франсуа! — перебила Патрисия мужа, чуть не крича. — Что с Мими?!

— Тише, Патрис, тише, смотри, на нас уже оглядываются. Да все в порядке, Мими дома, Филипп видел ее. Что-то там произошло в монастыре, я не совсем понял, точнее, он не понял… Короче, Мими вроде как исключили… Но с ней все хорошо, она весела и вовсю хозяйничает в поместье.

Франсуа перевел дух, его жена, однако, продолжала недоумевать:

— Но я не понимаю, как это ее могли исключить? И что, ее отправили одну домой? Или за ней ездила Клементина?

— Дорогая, я не знаю подробностей. Главное, наша дочь дома, жива и здорова, и мы увидим ее очень скоро. В Монпелье сразу отправимся на вокзал, узнаем, когда ближайший поезд…

Патрисия слегка успокоилась, задумалась, вспоминая свой отъезд два года назад.

— Не понимаю, — пробормотала она. — Я же наводила справки про монастырь, мне сказали, что его настоятельница, мать Эмилия, имеет отличную репутацию… Как она могла допустить такое?

— Дело в том… — Франсуа замялся, он вообще-то не собирался рассказывать про встречу в Дакаре. — Дело в том, что мать Эмилия больше не настоятельница монастыря…

— Что? Ты-то откуда знаешь?

— Дело в том… — он запнулся, в третий раз повторив одно и то же. — Тут такая история… В Сенегале, когда мы выбрались из джунглей, то есть когда мы уже садились на «Святой Доминик», там обнаружилась целая толпа монахов и монашек, какая-то миссия, что ли… Знаешь, я не очень разбирался, я бы и внимания на них не обратил, если бы вдруг не заметил ящик с надписью «Монастырь Св. Терезы». Естественно, я заинтересовался, подошел спросить, не из Монпелье ли они — и оказалось, что я разговариваю с самой матерью Эмилией. Она, конечно, сразу поняла, кто я такой. Она очень тепло отозвалась о нашей дочери, сказала, что Мими умница, и начитанна, и красавица…

— Вот как… Но почему настоятельница оказалась в Африке?

— Ее назначили руководить новой миссией в Сенегале. А вместо нее в монастыре осталась некая мать Луиза. Конечно, Эмилия не сказала о ней ничего плохого, но выражение ее лица было довольно красноречиво…

— Значит, эта Луиза во всем виновата! — воскликнула Патрисия. — Франсуа, мы должны отправиться в монастырь и все выяснить…

— Зачем? Мими дома, это главное — да Бог с ним, с монастырем. Может быть, позже, по крайней мере, мы должны сначала выслушать девочку.

Патрисия прошлась по палубе, потом подошла к борту, вглядываясь в берег. Интересно, долго еще плыть? И когда ближайший поезд? Может, лучше взять извозчика? Как жаль, что она не успела тогда побывать в этом монастыре… А Франсуа?

— Франсуа, — она обернулась к подошедшему сзади мужу. — Ты сказал, что не узнал мать Эмилию на причале. Значит, ты тоже не был в монастыре? Почему ты не отвез Мими сам?

Франсуа вовсе не хотелось объяснять, почему он не поехал в монастырь, почему боялся встречи с его настоятельницей.

— Ее отвозила Клементина. Меня срочно вызвали в Париж… Да я же писал тебе.