Дарья Иволгина - Новгородская ведьма

Некоторое время Вадим раздумывал над тем, почему такой разгул нечистой силы наблюдается обычно в канун дня Всех Святых. Почти повсеместно начали отмечать Хэллоуин, который ортодоксально настроенные патриоты именуют «холуином», холуйским праздником — из рабского подражания Америке. А ведь сатанисты тотчас взяли этот обычай на заметку. И по телевизору показывают то страшилки, то репортажи про то, как сатанисты что-то осквернили и кого-то зарезали.

Странно.

Впрочем… что тут странного! Если верить в Бога правильно, то есть «на всю катушку», то ничего дурного в Хэллоуине нет. Переодеваются люди в чертей, пляшут, зашитые в козьи и волчьи шкуры, дурачатся, пугают друг друга — изображают нечистую силу. А потом наступает ночь, и выходят Все Святые — и бежит нечистая сила, бежит с позором, осмеянная и святыми, и людьми земными, смертными… Потому что если знать, что за спиной у тебя неисчислимая рать Всех Святых — никакого черта ты бояться не будешь.

А что произошло с этим праздником в Америке?

Ну, понятно, Церковь по обыкновению «приручила» языческий Самайн. А потом протестанты не смогли от него отказаться… И — что?

А то, что в протестантизме нет культа святых. «Только Писание» — вот их основной девиз. Никакого предания, никакого поклонения смертным людям, которые достигли определенных высот в духовной жизни. Следовательно, обычай переодеваться в чертей остался, а веры в несметную и неодолимую светлую рать — нет.

И выходит, что дьявол в ночь Всех Святых торжествует…

Вот что произошло с Хэллоуином.

А теперь эта ночь надвигается. И пока не вышли на бой невидимые светлые ратники Господа Бога, сатанисты готовятся подкрепить своего господина настоящим шабашем. Для этого им, вероятно, потребовались пленники.

Прежде они убивали людей, которых никто не хватится в Новгороде. Странников, нищих, бродяг, колотырников, попрошаек, убогих. Но теперь — другое дело. Пора положить предел их бесчинствам.

Следовало спешить, иначе в следующую ночь Лавр и Эльвэнильдо расстанутся с жизнью самым жутким и отвратительным образом.

Вечер наступал быстро. Темнело прямо на глазах. С середины дня зарядил дождик — да так и не переставал. Листва опадала, тяжелая от сырости. Под ногами лежал сплошной густой ковер. Ступать по нему было мягко, листья пружинили. Несколько человек, одетых в нелепые костюмы, делающие их похожими на соломенные чучела, осторожно передвигались по лесу.

Только Флор был в козьей шкуре — нашел среди Неделькиного имущества. Остальные ограничились тем, что обвязались снопами полугнилой соломы, а лица раскрасили или скрыли под берестяными личинами.

Справа от Флора, в трех шагах, крался Вадим. Слева, приблизительно на таком же расстоянии, шел Авдей. Вел отряд отец Авраамий. Он переодеваться не стал, просто завернулся в плащ и опустил капюшон пониже.

Двое стрельцов, опасливо оглядываясь по сторонам, топали следом. Им не нравилось поручение, но дьяк Назар Колупаев, который, ко всеобщему удивлению, быстро шел на поправку, властно распорядился, дабы отряд карателей сопровождали стрельцы. Выбор пал на этих двоих, и ослушаться они не решились. Вот ведь повезло — лезть в самое змеиное гнездо, в лапы злой ведьме!

Отец Онуфрий завершал шествие. Увязался с ними еще мальчик Животко. Сам не мог понять, почему вызвался идти.

То ли дома сидеть показалось ему скучно, то ли проснулась в нем наконец храбрость.

Мальчишку хотели оставить с Натальей, но та настояла на том, чтобы о ней не слишком заботились.

— Чем больше вас будет, там вернее вы их одолеете, — сказала она на прощание. — Лучше уж возвращайтесь поскорей. Пожега очень сильная ведьма, но и она не устоит перед нападением четверых мужчин.

— Там будет вся шайка, — сказал Флор.

— Это неважно, — махнула рукой Наталья. — Главное — свалить Пожегу. Она там всему голова. Прочие ей в рот смотрят, особенно мужчины. Они ее боятся, а она верховодит ими, как ей хочется. И еще… — Она подозвала Флора поближе и прошептала: — Непременно убей эту женщину, Сольмиру. Если она останется в живых и ее почему-либо не осудят на смерть, она никогда не оставит нас в покое. Она будет мстить.

— Ясно, — сказал Флор и вздохнул. — Лишь бы с братом ничего не случилось, пока мы тут медлим… И с Сергеем, — добавил он поспешно.

По мере того, как они приближались к логову Пожеги, тревога в душе Флора нарастала. Он то впадал в отчаяние, представляя себе, что застанут они сейчас пустой лагерь и несколько мертвых, растерзанных тел посреди остывшего костра — и в том числе тело его брата. То вдруг приободрялся и начинал воображать Пожегу, покоренную, связанную, преданную огненной стихии. Как будет визжать ведьма, когда огонь охватит ее со всех сторон! Как будут хохотать черти, которым она предала свою черную душу! Нет, и об этом лучше не думать. Лучше быть холодным и спокойным. Иначе что-нибудь может ускользнуть от внимания и малейшая ошибка будет стоить людям жизни.

Чтобы дисциплинировать ум и собрать чувства, Флор начал мысленно читать молитвы. Это всегда ему помогало. Он, конечно, не знал, что некоторые снайперы делают то же самое.

Лесная чаща смыкалась над головами «охотников». Стало совсем темно, но зажигать факелы пока не стали. Неожиданно Животко выбежал вперед и заплясал на месте.

— Пахнет паленым! — объявил он. — Они вон там! — И уверенно показал пальцем вперед.

— Где? — Флор прищурился, вытянул шею. — Ты их видишь?

— Чую! — Мальчишка тронул пальцем свой нос. — Жгут костры! Скоро мы их увидим.

Прошли еще с десяток метров, и вдруг впереди, между деревьями, действительно просветлело. Ветер относил запахи в сторону — удивительно, как Животко их уловил. Что-то звериное было в этом мальчишке. И трусоватость его тоже была опасливостью дикого, полуприрученного зверька, который хорошо знает, что его не обидят, и все же всякий раз замирает, когда его касается хозяйская рука.

— Костры, — прошептал Флор. — Все сходится.

Луна на миг вынырнула из-за туч, озарив бледные стволы и странные, глупые личины «охотников», а затем, устыдившись увиденного, тотчас скрылась, и снова полил холодный дождь.

Монахи остановились.

— Мы здесь подождем, — объявил отец Онуфрий. — Нам… тяжело.

Отец Авраамий покачал головой, явно не соглашаясь с братом.

— Лавр — там, мучается, и мы здесь отсиживаться не должны.

Отец Онуфрий взялся рукой за сердце.