Дарья Иволгина - Новгородская ведьма

Кубарь и не узнал о случившемся, зато близнецы-«медвежата» Офимию выследили. Она закапывала кошку в мягкий мох, когда почувствовала на себе пристальный взгляд и вскинула голову. Из-за куста выступили двое мальчишек, совершенно одинаковых с виду. Один бойко сказал:

— Ты отца отравить хотела!

А другой прибавил тихим голосом:

— Никогда ты нашим отцом не завладеешь, Офимия, ни тела его, ни души тебе не видать!

Ведьма ничего не сказала. Молча поглядела каждому из мальчиков в глаза, чтобы запомнили. И поклялась про себя, что изведет близнецов, сколько бы лет ей для этого прождать ни пришлось.

Она уже многое знала и кое-что умела из темного своего ремесла, которое избрала для себя на земле. В Иванову ночь, в самом глухом лесу, Офимия накопала корней от плачущего дерева, — такое нужно выбрать, которое не скрипело бы при сильном ветре, а стонало и как будто рыдало человеческим голосом, — и своими волосами, вырванными из темечка и сплетенными в веревку, связали их между собой так, чтобы получился человечек.

Этот-то корневищный человечек и был принесен ею в дом и окрещен золой и перцем, а крест на него она сыпала в обратном порядке, снизу вверх, чтобы все исказить и испортить. Только позвала Офимия человечка, как он сразу ожил. Ведьма показала ему на братьев-«медвежат», спавших на лавке в обнимку:

— Их задуши!

Человечек засмеялся, подбежал к лавке и протянул к ребятишкам корявые руки. В этот самый миг в избу вошел Опара Кубарь. Он был в отлучке уже несколько дней, и Офимия не ожидала увидеть его так скоро. Однако какая-то сила подтолкнула Кубаря и погнала его домой — тревога неожиданно вошла в его сердце и стала грызть его: «Как там дети? Что с ребятами?» — только одно и мог думать отец.

Он поспел вовремя. Коряжный человечек уже сомкнул пальцы над горлом Лавра, когда Кубарь с силой схватил его и оторвал от спящего ребенка. Лавр проснулся, заплакал. Заплакал и Флор, которому приснился страшный сон — во сне увидел он все, что происходило с его братом и что сейчас произойдет и с ним самим.

А Кубарь, подняв лягающуюся нелюдь над головой, швырнул коряжного человечка в печь.

Огонь охватил корни старого дерева, затрещали волосы Офимии, скреплявшие их между собой. Пылая, человечек выскочил из печи и закричал страшным, стонущим голосом — как дерево, рыдающее в сильную бурю:

— Матушка!

И бросился к коленям Офимии, обхватив их пылающими руками. Платье на Офимии загорелось, огонь побежал выше, охватил ее волосы. С криком она побежала прочь, разбрасывая по лесу горящие поленья — все, что осталось от колдовского создания. Молча Кубарь преследовал ведьму. Она каталась по сырому мху, сбивая с себя пламя, а когда затихла, настигла ее плеть разбойника. Стискивая зубы, стегал он ее долго, пока та вся не изошла кровью, а после плюнул и пошел прочь.

С тех пор и стала Офимия называться Пожегой. В дом к Кубарю она не вернулась. Отлежалась ночью, а к утру побрела по лесу подальше от этого места.

В своих скитаниях доходила она до лабиринта, где обитает древнее ливонское божество, старый похотливый демон. В обмен на ласки Пожеги, демон многому научил ее. Он проникал в ее душу и наполнял ее видениями и знаниями о самых тайных, самых глубоких и лакомых грехах, какие только могут найтись у человека. И зная об этих грехах все, Пожега научилась властвовать над людьми.

Только два человека по-прежнему оставались вне досягаемости ее магической силы — близнецы. Время шло. Пожега становилась старше, умнее. Число ее сторонниц то росло, то уменьшалось, но всегда находились женщины, которым требовалась помощь колдовки: извести нежеланное дитя, избавиться от соперницы или мужа, приворожить любимого, испортить жизнь человеку, который чем-то оскорбил или вызвал зависть…

С каждым годом Пожега подбиралась все ближе к Новгороду. Она не спешила. Ни одна жертва никогда еще не уходила от нее. Опара Кубарь был первым и последним. Она отомстит разбойнику, отыгравшись на его сыновьях.

Случай представился спустя почти пятнадцать лет. И Пожега не упустила его. А заодно расправилась и с Андреем Палицким. Напрасно сокрушался Авдей, думая, что его барин послужил лишь орудием чьей-то мести. Палицкий был достаточно силен и добр, чтобы Пожега успела его возненавидеть.

В руки ведьмы угодил один из братьев. Избитый, потерявший сознание, висит, привязанный к столбу. Огонь скоро начнет лизать его ноги, и смерть разбудит его на краткий миг, чтобы снова погрузить в небытие, на сей раз уже вечное! А второй брат, как по заказу, сам явился ей в руки.

Заклинания одно за другим срывались с уст Пожеги, но не достигали цели. Хмурый, бледный, Флор надвигался на нее с мечом в руке. Козлиная шкура лежала на его плечах, лицо было открыто — чтобы лучше видеть, да и показать Пожеге, что он ее не боится. Маскировка сыграла роль лишь в первые секунды боя, чтобы нападение оказалось внезапным: ведьмы сочли бойцов за своих и не сразу схватились за копья и ножи.

С другой стороны от себя Пожега увидела образину в одежде из лохматой соломы. Это был Авдей. Одна из ведьм все-таки ранила его, по его боку стекала кровь, пачкая солому, но Авдей не обращал на это внимания. А между тем его жгло все сильнее, как будто порез обсыпали перцем.

Вадим подбежал к ведьме совсем близко. Она дохнула на него зловонным горячим дыханием, от которого заслезились глаза. Вадим попытался ударить ее мечом, но меч наткнулся на какую-то невидимую преграду. С другой стороны так же бился о стену жара Флор. Пожега обнажила зубы и засмеялась.

Медленно ее руки опустились к вороту платья, дернули завязки. В неверном свете костра показались взору высохшие бесплодные груди, серые и мятые. Вадим почувствовал, как тошнота подступает к горлу. «Баба-яга, — подумал он. — Нет ничего отвратительнее…»

Пожега хохотала, громко, со взвизгом.

Авдей больше не стоял на ногах. Схватившись на раненый бок, он сел на землю, в бессильной злобе уставился на хохочущую ведьму. Из его прокушенной губы текла кровь.

И вдруг все словно взорвалось.

Вадим еще раз наудачу стукнул мечом. Преграда прорвалась, как бычий пузырь, которым здесь затягивают окна в бедных домах.

Пожега заорала, приседая. Меч вошел в ее руку, рассекая мышцы и кость. Вадим резко дернул мечом. Кость хрустнула.

Испугавшись страшного звука, Вадим выронил оружие.

Пожега упала на колени перед костром. Она корчилась и выла, на ее губах проступала черная пена.

— В огонь ведьму! — закричал Вадим. — В огонь ее!

Действуя саблей, как дрыном, Флор подтолкнул Пожегу в живот. Она снова закричала, еще резче и тоньше. Пламя бушевало, как будто радовалось новой добыче. Еще один толчок — и раненая ведьма оказалась в самой середине костра.