Павел Волков - Дерево уккал

Дойдя до реки, полуночница свернула вбок и пошла по мягкому песку вдоль темного потока. Она шла довольно долго, пока не убедилась, что деревня осталась вне поля зрения. Тогда девушка приблизилась к воде и нагнулась. В зеркальном отражении на нее глядело юное лицо, обрамленное неубранными в спешке, беспорядочно раскиданными по плечам темно-русыми волосами. Простоволосая, босая, да еще и в исподнем, она выглядела, как русалка, ненадолго выбравшаяся на берег, чтобы затем снова исчезнуть в холодных речных глубинах.

Впрочем, бросаться в омут она не собиралась. Ну, разве что в переносном смысле. Девушка провела рукой по воде, разрушив стройность своего отражения и всколыхнув почти неподвижную у берега гладь. То ли это был оговоренный заранее сигнал, то ли просто ее непроизвольное движение случайно совпало по времени с тем, с чем так или иначе должно было совпасть, но в тот момент река будто вытолкнула из своих темно-синих глубин тонкого юношу на иссиня-черном коне. Нет, он не плыл, но медленно и бесшумно поднимался из речной бездны навстречу обомлевшей девушке. Когда лошадиные копыта ступили на песок, она подошла к всаднику и, превозмогая объявший ее трепет, взглянула ему в лицо.

Юноша был красив. Красив почти женственной красотой. Его бледный, при свете звезд даже слегка отдающий синевой лик утопал в черных кудрях, вьющихся словно растревоженные змеи. Тонкие губы казались почти прозрачными, настолько не было в них красок. Возможно, солнечные лучи враз смахнули бы мистический ореол потусторонности с образа незнакомца, но дневное светило настолько же неуместно при таком свидании, насколько вьючный осел неуместен в кавалерийском строю.

Однако нечто все же портило идеально-лунную красоту черного всадника – лишь одним ярко-синим глазом взирал он сверху вниз на замершую в боязливом ожидании девушку. Второй, закрытый шелковой повязкой, покоился во мраке, возможно, обращенный не к внешне-чувственному, но к бездонным недрам неосознанного иного.

– Принесла ли ты обещанное? – спросил он стальным безэмоциональным голосом.

– О да, все, как ты просил, мой ненаглядный, – решилась, наконец, издать звук девушка и протянула луноликому незнакомцу взятый из дому сверток.

Всадник принял его рукой, затянутой в тугую кожаную перчатку.

– А теперь ты мне кое-что обещал, помнишь? – уже почти расслаблено и даже игриво заявила девица.

Он молчал.

– Вот ты какой. Как достать из-под носа у маменьки с папенькой то, что ты хочешь – это пожалуйста, а как мне пообещал, так теперь молчок.

– Ты сама не понимаешь, чего просишь.

– Все я понимаю. Сколько раз ты мне рассказывал о несметных богатствах, которые есть у тебя на той стороне реки – жемчуга, самоцветы, золотые кольца и браслеты. Мне все не надо. Я хочу выбрать что-нибудь одно, на память. Покажи мне свои сокровища. Или ты все врал?

Ничего не ответив, всадник одним движением подхватил девушку и усадил ее у себя за спиной. Затем он развернул коня и ринулся прямо по поверхности реки к почти невидимому в бледном, но не столь бледном, как лицо незнакомца, лунном свете противоположному берегу.

До рассвета оставалось всего ничего. Девица в исподнем быстрым шагом, почти бегом преодолела расстояние от причала до родительской избы. Старый пес на этот раз проигнорировал ее, впрочем, у полуночницы все равно не было на него времени. Она толкнула низкую дверь и, пригнувшись, скользнула в помещение. Определить, что мать с отцом все еще спят, было проще простого – на всю избу раздавался могучий храп с посвистом. Выдохнув с облегчением, девушка уже было собиралась юркнуть в постель, но то, что успешно дается один раз, на второй подчас оборачивается конфузом. Она совсем забыла про кота, мирно посапывавшего прямо под лавкой. В общем, начались Содом и Гоморра. Бедное животное не то от боли, не то от нанесенного его достоинству оскорбления заверещало как сотня грешников в аду и принялось носиться по стенам избы, с грохотом сшибая на пол нехитрую деревенскую утварь. Несколько секунд, и все затихло. Проснувшиеся мать с отцом сидели, разинув рты, дочь застыла в замешательстве от осознания полного провала. Однако пауза продлилась недолго. Лишь только грюкнула о половицы чудом задержавшаяся в стоячем положении кочерга, девушка приняла единственно правильное в ее положении решение – истошно завопила.

В деревне начали зажигаться огни, залаяли собаки. Народ стал собираться на улице, перешептываясь о том, что в доме старосты, видимо, что-то случилось. Пока судили да рядили, кого отправить в качестве делегации выяснять причину переполоха, на пороге вышеозначенной избы появился сам староста – довольно невзрачный мужичок средних лет в рубахе, без портков и со свечкой в руке. Он заметил собравшуюся толпу и закричал:

– Чего стоите?! К нам тут бес нечистый повадился! Варьку снасильничать хотел, да на кота наступил, негодник! Хватайте, что у кого есть и ату его!

Народ зашумел.

– А кого ищем-то, батя? Мало ли сколько тут чудов по округе шастает?

– Кого-кого! – аж подпрыгнул в дверном проеме староста, ударившись головой о косяк. – Ясно дело, трогла рукастого, вот кого! Хватит ворон ловить! Он чай еще далеко не убег!

– Трогл, трогл, – прокатилось среди поселян.

– Да нет уж этих троглов давно, всех извели! – выкрикнул какой-то здоровый детина, но тут же получил затрещину от точно такого же малого, видимо, близнеца.

– Ну чего ты снова? – обиделся первый. – Искать, так искать.

Еще несколько минут, и пара десятков факелов зажглась посреди деревни, а затем огни стали рассредоточиваться, охватывая облавой максимально возможное пространство.

Немного придя в себя, староста сообразил, что негоже торчать в дверях без штанов, и юркнул обратно в избу. Впрочем, спать он боле не собирался – оделся, схватил первое попавшееся под руку оружие, им оказалась та самая кочерга, зачем-то погрозил кулаком взъерошенной дочке и выбежал вон.

Пока старостиха глядела вслед воинственному муженьку, девушка сунула под подушку что-то блестящее, что-то, казавшееся ей более важным, нежели спокойный сон трудового люда.

На реке стоял туман. Точнее, только на одной ее половине. Густой белый туман, полностью скрывавший правый берег. Таким вот странным образом начинался он будто за некой прочерченной границей, одновременно и отделяющей друг от друга и соединяющей два антагонистических мира, не способных при всем притом существовать отдельно. Исчезни один – второй тут же стал бы пустой бессмыслицей. А может, не граница вовсе, а последний предел, который каждому суждено перейти.

Было тихо. Только весло в крепких руках, раз за разом опускаясь в речную мглу, уверенно толкало лодку-облас вперед, вдоль кромки таинственного тумана, почти прикасаясь к ней, но не отваживаясь пересечь.