Владимир Сназин - Доктор Постников

«Ладно! Навещу их завтра», – подумал он, и более яркие впечатления от ареста провинившихся учеников сразу же вытеснили думы о щенках. «Что их ждет? Вернутся ли они снова в школу? Как говорил Кирилл, вины их очень серьезные».

Ему было жалко ребят, особенно было жаль казачка, симпатичного, жизнерадостного парня. Он пытался рассудить, кто прав – ректор или стрельцы. В его воображении стрельцы были и виноваты и в то же время невиновны. «Разве правильно лечить человека, по вине которого был замучен твой близкий родственник?» – размышлял Петр. Но в этот момент чей-то звонкий голос вернул его к реальности.

– Эй, Петька! – услышал он чей-то зов, подходя к своей усадьбе.

Петр всмотрелся и увидел, что в узкой улочке напротив соседской усадьбы его товарищи-сверстники играли в чехарду.

– Выходи, попрыгаем! – прокричал ему Никитка, – племянник ключника боярина Кашникова. Он, подобрав подол своего зипуна, уже готовился к прыжку через «козла». «Козлом» стоял Демьян – поповский сынок. Их усадьба была забор в забор с поместьем Постниковых. Демьян был примерно на два вершка выше Петра и имел очень длинные руки. Поэтому, встав «козлом», он напоминал неприступную гору и, чтобы перелететь через него, нужно было очень сильно разбежаться и высоко подпрыгнуть. Петр подошел к ним и решил посмотреть, как коротышка Васька, сын мясника, перепрыгнет через Демьяна. Васька долго раскачивался и готовился к разбегу. Демьян то и дело потирал ладони, согревая замерзшие руки, которыми упирался в обледенелый снег.

– Да прыгнешь ты наконец? – оборачиваясь, крикнул Демьян и, увидев Петра, приветствовал его:

–Здорово, Петро.

Наконец Васька побежал, скользнул на льдинке и потерял скорость. Одновременно Демьян оторвал руки от земли, чтобы их потереть. Васька, не набрав в прыжке нужной высоты, тяжелой кучей застрял на спине Демьяна. Тот просел и, едва удерживая равновесие на скользком снегу, попытался скинуть с себя седока. Но тот крепко вцепился в Демьяна, а Никитка, уже разбежавшись, оттолкнулся от земли и в мгновение ока оказался на спине товарища позади Васьки. Длинные ноги Демьяна не выдержали груза, подогнулись, и все трое полетели в снежную кашу и кубарем выкатились на Мясницкую, уткнувшись в забор боярина Кашникова, чем вызвали злобный лай его дворовых собак.

Петр от души посмеялся над ребятами, когда те, тоже смеясь и отряхиваясь, сплевывали попавшую в рот землю со снегом.

– Давай, Петька, вставай «козлом», – приглашали они его, – поиграем, а потом побегаем наперегонки.

– Сегодня не могу, много задали в школе, – сказал Петр участливо, – завтра наверстаем, – добавил он и, махнув приятелям рукой, пошел к своей калитке.

Но ни завтра, ни послезавтра, ни в другой день Петр больше не проводил свободное время с товарищами. Учеба в лекарской школе полностью поглотила все его время.

Дома все оставалось по-прежнему: Марфа Антуфьевна все еще находилась в бане под неусыпным надзором повитухи Прасковеи. Василий Тимофеевич был в отъезде, Глашка, как обычно, носилась по двору, постоянно что-то перенося с места на место, а Микола хлопотал по дому.

– Милости прошу, Петруня, отобедать, – сказал он вошедшему в горницу Петру.

– Спасибо, – утомленно проговорил Петр, – пахнет вкусно, но есть не хочется. В сон клонит, устал.

– Это не дело, Петруша, кушать надо, ты же еще отрок – растешь.

– Да куда же мне еще выше-то расти? – усмехнулся Петр. – Итак чуть ли не вдвое приходится наклоняться, проходя в дверь.

– А ничего, барчонок, лишний рост не помешает, – отозвался слуга и доверительно добавил: – Все лучше, чем шариком кататься, как эта соседская карлица – жонка боярина Кашникова. Када она садится в возок, особливо в дощь, кажется, что это не сама боярыня, а ейная шляпа с ногами в возок пролезает.

Петр улыбнулся про себя, но промолчал.

Так как день был скоромный – вторник, Микола поставил на стол щи с солониной и головку лука, пирог, начиненный бараниной, гречневую кашу, кислый сыр, малиновый и брусничный морс и кисель из овсяной муки с молоком. Несмотря на то, что кроме утренней кружки кваса Петр целый день ничего не ел, обильный обед не вызывал у него голодного аппетита. Он устало снял кафтан, а Микола стащил с него сапоги и подал, как обычно, домашние лапти. В доме было хорошо натоплено. Ожидая, что Марфа Антуфьевна скоро вернется из бани в дом, Микола сильно разогрел печь, отчего возле нее находиться было жарко. Петр сел за стол. Мысли о двух стрельцах, которых сегодня публично наказали за нерадения к учению и злодеяния против царского указа, не покидали его голову. Отдельные эпизоды расспроса яркими картинами всплывали у него перед глазами. Лениво, как будто он месил глину, Петр перемешивал деревянной ложкой щи, отталкивая к краям плошки жирные куски солонины. Он без особого удовольствия съел несколько ложек щей и, отодвинув их в сторону, потянулся к гречневой каше.

«Я бы, наверное, тоже тятеньке помог, а уж убийцу своего родственника точно не стал бы лечить никогда! – размышлял он, ковыряя кашу ложкой. – Да, но как же тогда при этом не нарушить царский указ?» – На этот вопрос он не находил ответа. Не проглотив ни одной ложки гречки, Петр взял кружку овсяного киселя, отпил два-три глотка, и вдруг его осенило: «Вот что им нужно было сделать – подать челобитную доктору Блюментросту и попросить его заступничества перед дьяком Виниусом.

Но тут же он вспомнил, что стрельцы презирают иноземцев и не станут им кланяться – просить их защиты. Да… а ректор, думаю, поступил правильно, что отправил их на расспрос к дьяку. Ведь он не имел ничего личного против стрельцов, а строго соблюдал данную царю присягу учить их с прилежанием».

Мысли у него в голове все труднее и труднее складывались во фразы, усталость брала свое. От жары его разморило и потянуло в сон. Петр через силу допил свой овсяный кисель с молоком, отодвинул чашу и, уперев локти о стол, устало, как на подпорку, положил подбородок на ладони и полусонными, невидящими глазами смотрел перед собой.

«Раз эти стрельцы нарушили свою присягу, значит, они виноваты, – продолжала крутиться в голове навязчивая мысль. Но дальше этой фразы мысли не продвигались, мозг от жары плохо соображал. – А что ректор Блюментрост… Они сами виноваты. Блюментрост…Стрельцы.… И почему Кириллу не нравится ректор?..»

Петр шептал еще какие-то слова, едва шевеля губами, веки его смыкались, голова стала такой тяжелой, что соскальзывала с рук и чуть не ударялась о стол. Наконец он скрестил руки на столе и положил на них голову. Незаметно мысли о стрельцах затуманились, растворились в памяти и отошли на задний план, а в сознании всплыл грядущий, завтрашний день, его первый настоящий учебный день. Как написано в листе распределения, он должен быть на аптекарском огороде за Мясницкими воротами… апреля, числа десятого во втором часу дня и предстать перед алхимистом-дистиллятором Василием Шиловым, своим будущим наставником по медицинской ботанике. Петру тут же вспомнилась история, которую ему сегодня в школе рассказал про Шилова Кирилл. Глубоко погрузившись в свои мысли, Петр вдруг отчетливо, как наяву, увидел крестьянское широкомордое, все в шерсти, как у оборотня, лицо Василия Шилова. Вместо нормальных человеческих рук и ног у него были копыта буйвола, а на лбу среди шерсти торчал длинный белоснежный рог. Шилов стоял посреди бескрайнего поля, мотал из стороны в сторону головой и бил копытом землю. Почему-то комья мерзлой земли летели в сторону Петра. Он уворачивался и отмахивался от них.