Адам Уильямс - Дворец райских наслаждений

— Так мы будем ждать, пока издадут указ?

— Нет, им достаточно повеления богов. Я спрошу их, какой бог более великий, чем наш император, который каждый день общается с Повелителем Неба. И напомню, что неповиновение императору — предательство.

— Не надо, Чарли! — воскликнул Фишер, но было уже поздно. На этот раз толпа загомонила еще громче, а Чжан даже не стал пытаться успокоить рабочих. Он что-то рявкнул переводчику, и Чарли рассмеялся в ответ:

— Он говорит, что Повелитель Неба был одним из богов, которые спустились ночью в лагерь, и что он слышал его своими собственными ушами, — Чарли выкрикнул в лицо бригадиру три слова. Фишер знал, что эти слова означают: «Лжец!», «Предатель!», «Черепашье отродье!».

Фишер с ужасом увидел, как из толпы кто-то швырнул в Чарли железным костылем. Костыль, как показалось инженеру, медленно описав дугу, ударил переводчика по голове. Инженер вцепился в ружье, но ему тут же заломили руки за спину. Он услышал выстрел. Похоже, Боуэрс оказался проворней, чем он, однако это мало чем помогло. Двое крепких рабочих скрутили машиниста. Фишер мельком заметил, как на черную бороду Боуэрса закапала кровь. Потом он увидел, как ломы в руках рабочих поднялись и опустились, поднялись и опустились снова. Инженер ясно разглядел улыбающееся лицо Чарли, поднимающееся над толпой людей, желающих его умертвить. Лицо поднималось все выше и выше. Тут до Фишера наконец дошло, что Чарли отрубили голову и насадили на один из ломов.

Повисшую тишину разорвал оглушительный рев толпы. Инженер не мог отвести глаз от головы Чарли, которая, насаженная на покачивающийся лом, улыбалась словно живая. Казалось, переводчик, позабыв о дурном расположении духа, вот-вот скажет что-нибудь ироничное о предрассудках и суевериях своих соотечественников. Потом Фишер понял, что ему чудится и губы Чарли на самом деле не шевелятся — просто солнце отсвечивает от крови, текущей из приоткрытого рта. Инженер услышал, как кто-то кричит ему в ухо. Повернув голову, он обнаружил, что бригадир Чжан Хаобинь пытается что-то ему втолковать, но инженер не понимал ни слова. В отчаянии Чжан покачал головой. Он прикрыл глаза, будто силясь что-то вспомнить, и произнес на ломаном английском:

— Ты. Начальник. Принадлежать лагерь. — И затем, похлопав себя по стриженой голове, словно это могло помочь подобрать нужное слово, вымолвил: — Друг, — для убедительности ткнув пальцем сначала в грудь Фишера, а потом в свою.

Сперва Фишер взбеленился. Как смеет бригадир называть себя его другом? Он только что убил, вернее позволил своим людям убить самого лучшего товарища из всех тех, которые когда-либо были у Фишера. Инженер зарычал, его узкое как у мыши лицо исказилось от ярости. Он забился в руках рабочих, желая впиться в Чжана когтями. Потом он вспомнил о Боуэрсе и беспомощном положении, в котором они оказались. Наконец Фишер понял, что стоящий перед ним человек, с тревогой повторяющий слово «Друг», совершенно искренне желает ему помочь.

— Делайте что хотите, — пробормотал он и, охваченный необоримым чувством скорби о Чарли, перестал вырываться из рук скрутивших его рабочих. Фишер едва обращал внимание на грубые ладони, которые не без осторожности его придерживали. Инженера и машиниста повели через толпу. Поднявшись на холм, они оказались в шатре, откуда буквально совсем недавно отправились беседовать с рабочими.

Знакомая обстановка, столы, заваленные картами и схемами, напомнившие Фишеру о его обязанностях, помогли немцу прийти в себя. Совесть подсказывала, что раз он инженер, то он должен сделать что-нибудь практичное. Фишер быстро решил промыть и перевязать рану на голове Боуэрса. Это не составило особого труда. Однако затем пришлось задуматься о дальнейших планах, и вот тут-то Фишер с тревогой осознал масштабы собственной беспомощности. Слишком уж часто, когда дело затрагивало китайцев, он полагался на помощь Чарли. Без Чарли он даже не мог ни с кем поговорить, оказавшись в худшем положении, чем глухонемой. Герр Фишер, посаженный в собственный шатер под арест, неожиданно понял, что единственным человеком, который мог бы ему помочь, был Генри Меннерс.

Прогулка не оправдала надежд Генри. Чудесных видов и чистого воздуха оказалось недостаточно для того, чтобы мальчик развеялся. Сидевший в седле Хирам по-прежнему оставался замкнут и не обращал внимания на красоты природы. Фань Имэй изо всех сил пыталась отвлечь его от тягостных мыслей, рассказывая о том, как она в детстве ездила за город с отцом, как он говорил ей названия цветов и кустарников, описывая, каким образом впоследствии будет их рисовать, о том, как они вместе бегали по тропинкам, пытаясь подражать птицам, которые, как и сейчас, порхали в вышине над зеленеющими полями. Хирам, плотно сжав губы, едва кивал, а в пустых глазах метались тени кошмаров, продолжавших преследовать юношу. Через некоторое время Фань Имэй и сама погрузилась в невеселые думы. Пикник у берега реки прошел в молчании.

На обратной дороге Генри пытался развеселить своих спутников, в красках описывая, как они заживут новой жизнью в Тяньцзине. Он вручит им письмо, которое будет нужно передать его другу, Джорджу Дэтрингу, управляющему отеля «Астор Хаус». Джордж поселит их в лучших номерах и будет присматривать за ними, пока Меннерс не закончит в Шишане все свои дела. Потом он к ним приедет, и они вместе выберут себе в городе дом. Ждать недолго, Генри скоро приедет. А пока суд да дело, Детринг может устроить Хирама в престижную среднюю школу. Хирам и Фань Имэй — друзья Менерса, и, значит, к ним будут относиться со всяческим уважением. «Фань Имэй, — шутил Генри, — быть может, даже отправится на променад в парк Виктории, а гуляющие там английские леди станут глядеть на нее поверх вееров, воображая, что перед ними принцесса крови, которая оказалась в Тьянцзине, пав жертвой таинственной дворцовой интриги».

Шутка не удалась.

Генри никак не получалось развеселить Фань Имэй. Его слова об английских леди напомнили ей о Элен Франсес. Фань Имэй не испытывала никаких иллюзий по поводу своего будущего. Она станет наложницей иноземца. Ее будут презирать как свои, так и чужие. Фань Имэй знала, что настанет день, когда она наскучит Генри. «Интересно, может, я ему уже надоела?» — думала девушка. Две ночи она провела в палатке без сна, ожидая, когда он придет, тоскуя по крепким рукам, которые обнимут ее, защитят от всех бед… Да, Фань Имэй знала, что он любит рыжеволосую сильнее, чем ее, и все же не понимала, почему две последние ночи Ma На Сы проспал на походной кровати возле Хирама. Девушка решила, что он так поступил, потому что не хотел оставлять мальчика наедине с демонами, терзавшими его сердце. Такой поступок Ma На Сы еще раз свидетельствовал о его благородстве и великодушии. Она знала, Ma На Сы ничего ей не должен. Он выполнил свою часть сделки, даже более того. Теперь скорее она обязана ему своей жизнью. Он может ставить ей любые условия. Все равно ничто не сравнится с тем адом, откуда он помог ей бежать. Пусть просит, что хочет. Даже если выполнит обещанное и отпустит ее на свободу.