Адам Уильямс - Дворец райских наслаждений

Потом мужчины пожали руки. Она слышала об этой странной западной традиции от Шэнь Пин. Майор Линь покраснел от радости. О чем бы ни шел разговор, майор явно был доволен. Она знала, что сегодня ночью он будет полон сил, и при мысли об этом поникла плечами. Ей было все равно. Будь что будет.

Она встала, чтобы попрощаться с иноземцем. Она удивилась, когда он поцеловал ее руку — еще один странный западный обычай. Озадаченная Фань Имэй подняла глаза и увидела веселый взгляд синеглазого незнакомца. В страхе она посмотрела на Линя, ожидая вспышку гнева, но он лишь радостно улыбался. Мужчины рука об руку прошли через двор — Линь, как гостеприимный хозяин, отправился проводить гостя до ворот. Стоявшая в дверях Фань Имэй заметила во тьме какое-то движение. Матушка Лю. Хозяйка публичного дома изо всей силы вцепилась ей в руку, так что ее ногти больно впились девушке в кожу.

— Я бы с удовольствием отправила тебя в хижину, — прошипела Матушка Лю ей в ухо. — Но я этого не сделаю. Пока. Уж слишком меня заинтересовал этот варвар. Будешь докладывать мне обо всем, что услышишь. Ты явно справишься лучше, чем эта тупая шлюха. Тебе передал письмо купец? Я сразу поняла — что-то нечисто. Лу не из тех, кто напивается. Почему ты не отдала его кому следует? Испугалась? Вот и зря. Что ты, я не из тех, кто прячет письма. Жэнь Жэнь любезно согласился доставить его лично. Правда, очень мило с его стороны? Думаю, малышка Шэнь Пин сейчас как раз дочитывает последний абзац…

Фань Имэй почувствовала, как ей сдавило сердце.

— Шэнь Пин, — выдохнула она и, вырвавшись из рук Матушки Лю, с трудом переставляя бинтованные ноги, кинулась во внутренний дворик. От страха за подругу перехватило дыхание. В окне комнаты Шэнь Пин горел свет.

Сильные руки обхватили Фань Имэй, подняв ее над землей. Она отчаянно билась, вырывалась, кусалась, но Жэнь Жэнь держал ее крепко. Рванув ее за волосы, он прорычал девушке в ухо:

— Еще раз дернешься — зубы повышибаю. К чему нам ей мешать? Пусть дочитает до конца.

В тишине двора она слышала свое собственное хриплое дыхание. Жэнь Жэнь, прижав ее к себе, наблюдал, как за затянутым бумагой окном мелькает силуэт Шэнь Пин. Через некоторое время движение прекратилось. Подождав еще немного, он швырнул девушку на камни двора и насвистывая пошел прочь, оставив рыдающую Фань Имэй лежать под открытым небом.

Шэнь Пин выронила письмо из перебитых пальцев. Покрытое ссадинами и синяками лицо расплывалось в блаженной улыбке. Она долго лежала на спине и ни о чем не думала. Потом медленно, очень медленно, уже не обращая внимания на боль, девушка поднялась с постели. Еле переставляя ноги, Шэнь Пин добрела до стула, стоящего посередине комнаты. Прежде чем ей удалось вскарабкаться на него, она несколько раз упала. Хотя бы не надо перебрасывать пояс через балку и завязывать петлю. Она тихо хихикнула. Жэнь Жэнь единственный раз оказал ей услугу. Петля болталась очень удобно: просунь голову — и все. Дрожащими руками девушка затянула ее на шее. Может, надо что-нибудь сказать на прощание? Одно-единственное слово, которое подведет черту под ее пустой никчемной жизнью? Зачем что-то говорить? Она спрыгнула со стула и в момент падения вспомнила об одном-единственном человеке, который был к ней добр. «Фань Имэй!» — мелькнуло в голове, но веревка дернулась, петля переломила шейные позвонки, и Шэнь Пин умерла, не издав ни звука.

Френк Дэламер так и не узнал о самоубийстве Шэнь Пин. На следующий день Тан Дэсинь поведал обо всем Лю Цзиньцаю, и они сошлись во мнении, что лучше всего не сообщать иноземцу о столь печальных событиях. Лу быстро обо всем договорился. Если бы Дэ Фалан снова наведался во «Дворец райских наслаждений» и спросил о Шэнь Пин, в чем Лу Цзиньцай сильно сомневался, ему бы сказали, что девушка занята с другим клиентом. Лян-другой серебра заставит Матушку Лю и других девушек молчать о случившемся. Лу Цзиньцай не хотел, чтобы Дэ Фалана беспокоили. По крайней мере до отбытия первого каравана на Цицихаэр. Лу знал, сколь непредсказуем его компаньон, когда находится в смятении, поэтому решил не рисковать. Страшно подумать, что только мог натворить иноземный торговец, снедаемый чувством вины и жаждой мести. Лу Цзиньцай был предусмотрителен и, заплатив Матушке Лю еще один лян, попросил подобрать его другу девушку, согласную, буде возникнет необходимость, ублажить Дэ Фалана. Впрочем, китаец не торопился вести своего друга во «Дворец» и, кроме того, уговорил других купцов, Тана Дэсиня и Цзинь Шаньгуя, некоторое время ужинать с иноземным торговцем в другом месте.

О Шэнь Пин все забыли. Некоторые из девушек полагали, что ее призрак бродит по садам и павильонам. Фань Имэй была уверена, что однажды ночью узнала в зеркале белое смеющееся лицо подруги, но когда она обернулась, то увидела лишь занавески, залитые лунным светом. К облегчению Матушки Лю, Шэнь Пин не возродилась в образе лисицы-оборотня, чтобы отомстить своим врагам и предавшему ее возлюбленному (по дороге на склад Френк так ни разу и не столкнулся с призраком, да и на самом складе на него не напал голодный дух, притаившийся за горшками с содой). Матушка Лю воскурила у алтаря благовония, собрала в узел вещи Шэнь Пин и сожгла их. Комнатушку покойной отдали новенькой — двенадцатилетней девочке из Телина, страдавшей от болей в перебинтованных ступнях и ночных визитов Жэнь Жэня. О Шэнь Пин никто не вспоминал. По прошествии некоторого времени лишь только Фань Имэй чувствовала незримое присутствие подруги, но это ощущение становилось все более зыбким и размытым. Однажды вечером, когда Фань Имэй жгла листья в углу сада, она вдруг поняла, что подруга готова оставить этот мир. Кидая листья в огонь, она зашептала полузабытые молитвы. Даже если бы кто-нибудь увидел в ее глазах слезы, то решил бы, что все дело в жаре и дыме, исходившем от костра. Когда Фань Имэй закончила молитву, на душе воцарился покой. Девушка верила или же очень хотела верить, что душа подруги упокоилась с миром и сейчас пребывает среди облаков.

В тот вечер небо действительно было покрыто розовыми перьевыми облаками, разметанными, словно платье волшебницы. Если дух Шэнь Пин и впрямь, как полагала ее подруга, обретался среди тех облаков, то он, глянув с небес вниз, увидел бы, что и Шишань пребывает в мире и спокойствии. Садящееся солнце заливало золотистым светом окрестности города. В тот год осень затянулась, словно желая отсрочить наступление зимы и нового века. В деревенских дворах все еще лежало зерно от второго урожая, крестьяне трудились, размахивая цепами, шла молотьба. В прохладном воздухе, смешиваясь с ароматами яблок и хурмы, стоял резкий запах горелой соломы. Сорванные ветром листья кружились над полями в бледном солнечном свете и, опускаясь вниз, застревая в живых изгородях, укрывали землю оранжевым пледом. Девушка и ее спутник, привлекательный молодой человек, оба иноземцы, скакали по тропинкам на лошадях, время от времени останавливаясь, чтобы полюбоваться развалинами того или иного храма. Человек романтичный, как, например, герр Фишер, сравнил бы открывавшуюся с высоты небес картину с Аркадией или золотым веком.