Томас Рид - Пиратский остров; Молодые невольники

– Вот это самое я обдумываю последние часа два-три, – сказал Теренс. – Если мы не в состоянии будем укротить этого старого Голиафа и уехать на его верблюдах, так действительно заслуживаем всю остальную жизнь провести в неволе.

– Так говори же когда и как, – воскликнул Гарри. – Я жду. Вот семь верблюдов. Пускай каждый из нас берет по одному, но для начала надо съесть трех, a то я умираю с голоду.

– Рассказывай планы, а я стану выбирать, – возразил Теренс. – Я готов на все от орлянки до смертоубийства.

– Стоп, мастер Теренс, – прервал его Старик Билл. – Конечно, вы всегда готовы прежде сделать, а потом подумать. Да и вы, любезный друг Гарри, не совсем в своем уме. Из всех вас один мастер Колин сохраняет благоразумие. Положим, что вам все удастся: черномазый великан убит, сын его мертв, да и последний негр преспокойно делает поворот через правое плечо и деру – так что из того проку? У нас нет ни карты, ни компаса; мы не можем производить расчеты. Разве вы не видите, что странствование по этой пустыне точь-в-точь что по морю, только опрокинутому вверх дном? Когда люди умирают с голода на море, они скорее отыскивают землю; умирая в пустыне, они ищут воды! Черномазый великан, или капитан, может спокойно и безопасно плавать по этому морю – а мы не можем. Нам следует заставить его подвести нас к какому-нибудь порту, и тогда я найду способ избавиться от него.

– Старый Билл совершенно прав, – согласился Колин. – Он справедливо полагает, что мы не можем отыскать дороги от одного оазиса к другому, но мы хорошо сделаем, если рассчитаем все возможности, которые нам представляются. Положим, что мы и отыщем и пристанем к порту, как выражается Билл. Но разве не может случиться так, что мы нападем на шайку таких же разбойников, только в числе нескольких сот, а не трех человек, как теперь. Ведь последнее будет гораздо хуже настоящего.

– Это очень правдоподобно, – отвечал матрос. – Но они только люди, и потому мы можем побить их. Мы можем бороться с людьми и победить их; можем бороться и с водой и победить ее; но когда придется нам бороться не с людьми и не с водой, а с чем-нибудь другим, так это что-нибудь другое победит нас. За природой наверняка останется победа.

– Билл и тут прав, – подхватил Теренс. – Я чувствую, что природа уже одолевает меня.

В это время они вдруг заметили, что один из кру придвинулся к ним и внимательно прислушивается к их словам. Его блестящие глаза выражали живейшее любопытство.

– Ты понимаешь нас? – спросил старик Билл, сердито повернувшись к африканцу.

– Да, немного, – отвечал кру на ломаном английском языке и, казалось, не заметил сердитого тона.

– Так зачем же подслушиваешь нас?

– Для того, чтобы слышать о чем вы говорите. Я тоже служил на английском корабле. По-моему, вы правильно сказали. Я пойду за вами.

С большим трудом матрос и его товарищи могли разобрать тарабарщину кру. Им удалось добиться от него, что тот служил на английском торговом корабле, который отправлялся к африканским берегам за пальмовым маслом. За это время он научился немножко болтать по-английски. В последнее время он служил на португальском бриге, потерпевшем крушение у берегов Сахары. Выброшенный на сушу, он попал в руки кочевых бедуинов и четыре года провел в знойной пустыне.

Он утешил наших моряков известием, что они как англичане не подвергаются опасности потерпеть продолжительное рабство, но непременно будут проданы и когда-нибудь выкуплены. Голах не имеет нужды в невольниках. Он только похищает людей и потом торгует ими как товаром. Он продаст их за самую высокую цену какому-нибудь английскому консулу в приморском городе.

Но, продолжал кру, ни для него, ни для его товарищей не существует подобной надежды, потому что правительство их отечества не назначает денежных сумм для выкупа своих подданных из рабства.

Когда он увидел, что Голах приобрел английских пленников, то стал утешать себя надеждой, что, может быть, вместе с ними выкупят и его как английского подданного на том основании, что и он некоторое время служил на английском корабле.

В продолжение целого дня черные невольники, хорошо знакомые с возложенной на них обязанностью, собирали по дороге высохший верблюжий навоз, который служил вместо топлива для целого каравана.

Вскоре после солнечного заката Голах приказал остановиться на ночлег: верблюды были развьючены, палатки разбиты. Невольники получили некоторое количество санглеха на обед, и так как они с самого утра ничего не ели, то это кушанье показалось им необыкновенно питательным и вкусным.

Голах осмотрел свое движимое имущество в виде людей, и, видимо, довольный благосостоянием, удалился в свою палатку. Вскоре оттуда донеслись звуки, подобные далеким раскатам грома.

То храпел черный шейх! Двое молодых людей – сын и зять негра – всю ночь сменяли друг друга, карауля пленников. Их бдительный надзор был почти не нужен. Усталые, утомленные, измученные голодом и жаждой невольники стремились мыслью не к будущему, а к настоящему: все, чего они искали, это отдыха, и вскоре нашли его во сне.

За час до восхода солнца невольникам дали выпить немного кислого молока, после чего все отправились в путь.

Солнце взошло на безоблачное небо, его палящие лучи, казалось, прожигали тело, ни малейшее дуновение ветра не освежало бесплодную равнину. Воздух был раскален и жег кожу так же, как песок ноги. Путники обливались потом, гортань и губы у них до такой степени пересохли, что все попытки вести разговор терпели неудачу: выходили не слова, а какой-то предсмертный хрип.

Воздух был раскален и жег кожу так же, как песок ноги

Голах со своей семьей ехал впереди и словно не обращал внимания на то, следуют за ним другие или нет. Его сын и зять шли позади невольников, наблюдая за порядком, и, когда какой-нибудь несчастный невольно отставал от других, их надсмотрщики заставляли их двигаться скорее, колотя их толстой палкой.

– Скажи им, что я должен глотнуть воды – или умру, – сказал Гарри негру-кру хриплым шепотом. – За меня дадут много денег, и если старый Голах позволит мне умереть от жажды, это безумие.

Кру отказался передать эти слова, уверяя, что это будет совершенно бесполезно и навлечет на него побои.

Колин обратился к сыну Голаха и знаками дал понять, что они хотят пить. Но черный юноша ограничился хохотом – он сам не страдал жаждой и не сочувствовал страданиям других.

Кожа негров, защищенная жиром, казалось, впитывала в себя жгучие лучи солнца, а годы постоянной привычки, должно быть, закалили туземцев, так что они не чувствовали уже ни жажды, ни голода в такой мучительной степени. Белым пленникам они казались не людьми, а какими-то громадными пресмыкающимися чудовищами.