Томас Рид - Пиратский остров; Молодые невольники

На второй день пути песок на дороге сделался не так плотен, так что ноги тонули в нем, и необходимость вытаскивать на каждом шагу ногу сильно изматывала. Прибавьте к этому пытку жаждой – и вы поймете, почему мысли страдальцев устремились к смерти, этому великому противоядию от человеческих несчастий; а между тем так сложились обстоятельства, что они сами сознавали, что, только следуя за своим хозяином и предводителем, смогут найти надежду на спасение.

Если бы Голах даже позволил им вернуться к берегу или остановиться на отдых, они не согласились бы – непреодолимая сила влекла их все вперед, за людьми.

Этой всемогущей сила была надежда – надежда получить немного санглеха и несколько глотков мутной воды. Возвратиться назад или отстать обещало неминуемые страдания, а может быть, и смерть.

Бывали примеры, что люди, желавшие покончить с жизнью, сами бросались в воду, чтобы потонуть, но в воде начинали бороться со смертью, которой сами искали. Такое же подсознательное сопротивление смерти заставляло и белых невольников следовать за черным шейхом.

Им не хотелось умирать – не только по той причине, что у них была родина, были друзья, которых они желали вновь увидеть, не только по врожденной любви к жизни, которую природа вкладывает в душу человека, но и для того, чтобы еще раз в жизни испытать счастье утолить мучительную жажду. Да, надо следовать за Голахом для того, чтоб хоть еще раз в жизни насладиться этим блаженством!

У одной из жен Голаха было трое детей, а так как каждой жене полагалось заботиться о своих собственных потомках, то и выходило, что матери с тремя детьми было меньше покоя, чем ее менее любимой сопернице.

Даже старший ее ребенок был слишком мал, чтобы долго идти пешком, и потому почти все время он тоже восседал на верблюде под присмотром матери. Имея трех беспокойных ребят, за которыми надо было усмотреть, пребывая в постоянном страхе, как бы кто не упал, она не знала покоя ни на секунду. Такое путешествие стало наконец невыносимым для нее, и женщина начала придумывать средство облегчить свои мытарства.

План ее заключался в том, чтобы поручить одному из невольников присмотр за старшим сыном, которому было четыре года.

Избранной для этого жертвой стал Колин. Все попытки юного шотландца избавиться от ответственности оказались тщетны. Женщина проявила настойчивость и властность, и Колин принужден был покориться, но упрямился до тех пор пока она пригрозила ему, что позовет на помощь Голаха.

Против такого аргумента возражать не следовало, и черномазый ребенок уселся на плечи Колина, сдавив ногами его шею и вцепившись обеими руками в волосы.

Вскоре наступила ночь и черные блюстители порядка поспешили вперед, выбирать место для временного лагеря.

Не представлялось опасности, чтобы невольники вздумали бежать; все они мучительно желали пищи и воды, которых им выдали в весьма малом количестве.

Устав под бременем маленького разбойника, измучившись от беспрерывной борьбы с сыпучим песком, Колин начинал отставать от товарищей. Всякий раз нежная маменька, заботясь о благосостоянии своего перворожденного, приостанавливала верблюда и подъезжала к отставшим.

Когда верблюды были развьючены, а палатки поставлены, Голах распорядился насчет ужина, состоявшего опять из одного санглеха. На этот раз невольникам дали еще меньше, чем вчера, и весь ужин был дочиста съеден с таким аппетитом, какого они никогда еще не испытывали.

Матрос Билл объявил, что короткое время, употребленное им на то, чтобы проглотить небольшое количество пищи, доставило ему минуту такой отрады, которая вознаградила его за все мучения дня.

– Ах, мастер Гарри, – сказал старик. – Мы только теперь поняли науку жизни, хотя были минуты, даже сегодня, когда я думал, что на самом деле мы учимся умирать. Теперь я никогда уже не стану есть до тех пор, пока не проголодаюсь. Эх, мастер Терри, – продолжал он, обращаясь к ирландцу. – Разве не в этом заключается загадка жизни? И разве после всего этого не почувствовали вы, что значит истинное наслаждение?

– Одно могу сказать, – отвечал Теренс. – В жизни никогда не едал такого вкусного кушанья, как это; в нем один большой недостаток – его слишком мало.

– В таком случае съешьте то, что у меня осталось, – сказал Колин. – Потому что мне вполне довольно.

Гарри, Теренс и Старик Билл с беспокойством и удивлением посмотрели на Колина. Каким скудным ни было данное ему количество санглеха, он не съел и половины.

– Уж не захворал ли наш бедный мастер Колин? – спросил Билл со страхом и сожалением. – А ведь если не есть, то и умереть недолго.

– Я совершенно здоров, – отвечал Колин, – только не чувствую аппетита. Если хотите, так кушайте остальное.

Хотя аппетит товарищей и наполовину не был удовлетворен, однако все они не дотронулись до остатков его ужина, в надежде, что Колин отдохнет и, когда аппетит возвратится к нему, сам доест свою порцию.

Все они с таким наслаждением поужинали, что не могли понять воздержания Колина, и поэтому удивились и встревожились за него.

На следующий день, когда караван тронулся с места, Колин опять должен был нянчиться с черномазым ребенком. Впрочем, не все время он нес его на плечах – мальчик иногда сам бежал рядом с ним.

Первую часть дня молодой шотландец со своей обузой без особенного труда поспевал за товарищами и даже иногда шел впереди. Его ласковое обхождение с ребенком было замечено Голахом, который проявил даже намек на человеческие эмоции: судорожная гримаса на лице могла сойти за улыбку.

Около полудня Колин до того устал, что опять стал отставать и очутился в арьергарде, как и вчера. И опять нежная маменька попридержала своего скакуна и, полная заботливости к сыну, поджидала, пока Колин с ребенком нагонит ее.

Матрос Билл сильно удивлялся поведению Колина, в особенности его изумляла необыкновенная терпеливость, с какой шотландец покорялся возложенной на него обязанности нянчиться с ребенком. Вообще, в поведении молодого мичмана было что-то таинственное, чего старый матрос никак не мог понять. Но вскоре эта таинственность сделалась еще непроницаемее и привлекла внимание Гарри и Теренса, несмотря на то что в этот день случилось много неблагоприятных обстоятельств, которые могли бы отвлечь их от странностей друга.

Вскоре после полудня все заметили как нежная мать потребовала, чтобы Колин шел впереди, понуждая его к тому громкими криками и ударами бича с узлом на конце, которым погоняла своего верблюда.

Видимо, Голаху наконец надоело слушать ее пронзительные крики и ругательства, и потому он приказал ей замолчать, а невольнику спокойно продолжать свой путь.