Томас Рид - Пиратский остров; Молодые невольники

Но Голаху оставалось еще одно дело – дело достойное его злой души, хотя и подсказанное Фатимой. Наполнив чашу до половины водой, шейх поставил ее между Колином и женщиной, но на таком расстоянии, что ни тот, ни другая не могли достать ее, чтобы утолить жажду. Адский умысел состоял в том, чтобы последние часы страдальцев были еще мучительнее при виде влаги, недостаток которой должен был вскоре причинять им самые ужасные страдания. Рядом с чашей положена была горсть фиников.

– Вот! – воскликнул шейх насмешливо. – Я оставляю вас вдвоем и даю вам больше пищи и питья, чем вы за всю оставшуюся жизнь сможете съесть и выпить. Вот какой я милостивый! Чего же еще вам желать? Бисмилла! Бог велик, Мухаммед его пророк, а я, Голах, милостивый и правосудный.

Сказав это, он приказал выступать в поход.

– Ни с места! – закричал Теренс. – Вот теперь мы ему наделаем хлопот.

– Уж, конечно, мы не тронемся отсюда и не покинем нашего друга, – сказал Гарри. – Шейх слишком скуп, чтобы убить всех своих невольников. Ни шагу, Билл, и, может быть, мы еще освободим Колина.

– Разумеется, я исполню все, что вы прикажете, – отвечал старик. – Только, кажется, мы все-таки должны будем идти. У Голаха есть средства заставить человека идти, хочет тот или не хочет.

Все отправились, кроме трех белых пленников и двух несчастных, заживо погребенных.

– Слушай, голубчик! – прокричал Билл Колину. – Мы не уйдем отсюда и ни за что не покинем тебя.

– Идите! Идите! – воскликнул шотландец. – Вы мне не поможете, а себе навредите.

Голах сел на верблюда и поехал вперед, предоставив своим помощникам обязанность подгонять невольников. И как бы предчувствуя, что белые пленники намерены наделать ему хлопот, он приказал гнать их со связанными руками. Все трое отказались повиноваться, и надсмотрщики, исчерпав все средства, позвали на подмогу шейха. Рассвирепев, Голах подъехал к ним и, сойдя с верблюда, вытащил из ружья шомпол. Затем он бросился на Теренса, стоявшего к нему ближе всех, и осыпал его такими жестокими ударами, что цвет рубашки мичмана из грязно-белого вскоре переменился на темно-красный. Следуя его примеру, помощники накинулись на Гарри и Билл, которые, не имея возможности сопротивляться, молча терпели пытку.

– Идите, друзья мои! – закричал Колин. – Ради бога, идите и оставьте меня на произвол судьбы.

Увещания Колина, мучения от жестоких ударов – все не возымело результата: моряки не могли принудить себя уйти и покинуть товарища, обреченного на такую ужасную смерть. Бросившись на Билла и Гарри, Голах схватил их обоих и повалил наземь, где уже лежал Теренс. Удерживая их всех вместе, он приказал подвести верблюда, что было немедленно исполнено. С головы верблюда сняли повод.

– Теперь лучше идти, – сказал Билл. – Мерзавец употребит ту же штуку, которая так прежде меня истерзала. Я избавлю его от этого труда.

Билл попробовал было встать, но ему помешали. Он не хотел идти, когда ему приказывали, а теперь, когда изъявил согласие, решили преподать урок. Пока Голах привязывал Гарри, вдруг раздался пронзительный голос Фатимы, обращавшей внимание Голаха на людей, показавшихся вдали. Обе жены шейха, сидевшие на навьюченных корабельным добром верблюдах и отъехавшие саженей уже на двести вперед, а также невольники были окружены отрядом всадников.

Не без причины опасался Голах арабов, встреченных у колодца. Его усиленный переход ночью в расчете уклониться от встречи с ними не привел к успеху. Арабы подъехали со стороны восходящего солнца, и потому их нескоро заметили, и Голах, занятый обузданием упорства белых пленников, позволил врагам приблизиться вплотную. Оставив пленников, Голах схватил ружье и вместе с сыном и зятем бросился вперед, чтобы защитить жен и имущество. Но было слишком поздно. Не успел он прийти к ним на помощь, они были уже во власти разбойников. Ему самому в грудь было нацелено двенадцать ружей. Повелительный голос закричал, чтобы он во имя пророка сдавался. Голах смирился перед неожиданной судьбой и покорился несчастью: его взяли в плен и одновременно ограбили.

Он не без причины опасался арабов, встреченных у колодца

– Да свершится воля Аллаха! – сказал он спокойно и тут же сел, приглашая победителей обсудить условия сдачи.

Как только караван попал в руки разбойников, товарищ тотчас развязал руки кру, а тот поспешил освободить белых пленников.

– Голах теперь не наш господин, – говорил он, развязывая руки Гарри. – Наш настоящий господин – араб, который поведет нас на север. Мы будем свободны. Этот араб нас не покупал – он знает, что мы достались ему даром.

Когда руки были развязаны, все поспешили освободить Колина и женщину из их могил. Прежде чем приняться за работу, Гарри поспешил утолить жажду несчастных жертв, перед которыми была поставлена чаша с водой.

– Напейся-ка водицы, – сказал он, поднося чашу к губам Колина. – Воспользуйся этой чашей.

– Нет-нет! Прежде выкопай меня из могилы, – отвечал Колин. – Оставь воду на месте. Хочу кое-что сделать, как только окажусь на свободе: пусть старый шейх посмотрит, как я буду пить.

Билл, Гарри и кру принялись за дело. Колина и женщину вскоре отрыли и вытащили из ям. Теренса привели в чувство, брызнув холодной водой в лицо. Из-за стесненного положения, в котором он так долго оставался, Колин несколько минут не мог стоять на ногах. Товарищи ждали, пока затекшие мышцы восстановятся. Невольник, попечению которого вверены были трое детей, поспешил к ним, и женщина бросилась навстречу чадам. Восторг измученной матери, когда она опять могла обнять своих малюток, был так трогателен, что у чувствительного кру опять навернулись слезы.

В переговорах с арабскими разбойниками Голах не добился желанных условий. Они предлагали ему двух верблюдов и одну жену по выбору, только с тем условием, что он вернется в свои края и никогда носу не покажет в их пустыне. Голах с негодованием отверг эти условия, говоря, что предпочитает умереть, защищая свои права. Голах был чистый негр и принадлежал к числу проныр, столь нетерпимых арабами. Он был беззаконным незваным гостем на их пиру, нарушителем чужих пределов, вторгнулся в их собственную землю – Великую Пустыню. Он только что приобрел великое богатство в движимости и невольниках, которые потерпели крушение у их собственных берегов, и потому арабы решили не позволить наглецу вывезти их собственность в чужую землю. Хотя они были такие же разбойники, как и Голах, однако ненавидели его и не могли удовлетвориться одной только долей добычи. Они доказали, что знают все его прошлое, и обвиняли его в нечестном ремесле. Ему вменили то, что он никогда не привозил в пустыню товаров на обмен, но только приезжал на пустых верблюдах для того, чтобы похищать собственность, принадлежащую им, законным собственникам пустыни. Арабы отрицали, что он истинно верующий в пророка Мухаммеда, и речь свою закончили выводом, что ему следует быть благодарным за то, что они предлагают ему такие милостивые условия.