Уилбур Смит - Муссон

Зейн поднялся на ноги, пошатываясь:

– Да благословит тебя Аллах, о великий, за твои сострадание и щедрость! Ты увидишь, что моя любовь подобна могучей реке, которая течет вечно!

Продолжая лебезить, кланяться и клясться в преданности, Зейн пятился через весь тронный зал, потом повернулся и, протолкавшись через толпу к высокой резной двери, выскочил наружу.

Через десять дней после триумфального въезда в Маскат, за неделю до начала празднования Рамадана, состоялась коронация нового калифа – в залах дворца Маската и на улицах города. Большинство воинов племен уже вернулись в пустыню, в свои деревни вокруг маленьких оазисов, разбросанных по всему Оману: будучи пустынными жителями, они тяжело ощущали себя в городских стенах. Принеся клятвы верности аль-Малику, они умчались прочь на своих верблюдах, нагруженных трофеями.

А те, кто остался, присоединились к празднику на улицах. На всех площадях жарились на огромных кострах целые туши верблюдов и овец. Гудели роговые трубы, гремели барабаны, мужчины танцевали на улицах, а закутанные в покрывала женщины смотрели на них с верхних этажей прижавшихся друг к другу домов.

Новый калиф прошел в процессии по запруженным людьми улицам, останавливаясь каждые несколько шагов, чтобы обнять кого-то из воинов, сражавшихся в его армии. Толпа восторженно кричала, мужчины стреляли в воздух и падали к ногам калифа.

Уже далеко за полночь калиф вернулся во дворец, и шейх аль-Салил, сопровождавший его весь день, все еще находился рядом.

– Побудь со мной еще немного, – приказал калиф, когда они подошли к двери его спальни.

Он взял Дориана за руку и вывел его на высокий балкон, выходивший в сторону моря и городских улиц. Музыка и крики подданных доносились до них, свет костров отражался от стен.

– Я должен тебе объяснить, почему пощадил Зейна аль-Дина, – заговорил наконец калиф.

– Вы ничего мне не должны, повелитель, – возразил Дориан. – Это я всем обязан вам.

– Зейн заслужил самого тяжкого наказания. Он предатель, и я знаю, как он обошелся с твоими товарищами на перевале Быстрой Газели.

– Мои заботы ничего не значат, – ответил Дориан. – Дело в том, как он поступил по отношению к вам, а мысль о том, что он может однажды сделать то же самое, приводит меня в ярость.

– Ты думаешь, его раскаяние – притворство?

– Он жаждет заполучить Слоновий трон. А мне бы больше пришлось по нраву, если бы вы прижали к груди скорпиона или уложили кобру в свою постель.

Калиф грустно вздохнул:

– Он мой старший сын. Я не могу начать правление с его убийства. Но я подверг тебя большой опасности, потому что его ненависть к тебе неугасима.

– Я в силах постоять за себя, отец.

– Это ты доказал. – Калиф негромко засмеялся. – Но перейдем к другим делам. У меня есть иное задание для тебя, опасное и трудное.

– Вам стоит лишь приказать, повелитель.

– Наша торговля с внутренними землями Африки весьма важна для процветания нашего народа. Мы некогда были бедными пустынными кочевниками, но теперь становимся народом мореплавателей и торговцев.

– Я понимаю, отец.

– Сегодня я получил послание от султана Занзибара. Наша торговля с Африкой оказалась под новой серьезной угрозой, само существование наших портов на Занзибаре и Ламу под вопросом.

– Разве такое возможно?

– Банда мародеров нападает на наши морские караваны между Берегом Лихорадок и Великими озерами. Торговля с Африкой сокращается.

– Что, черные племена подняли бунт? – спросил Дориан.

– Возможно, дело именно в этом. Мы знаем, что среди корсаров есть черные люди, но также ходят слухи, что командуют ими неверные европейцы.

– Из какой страны? – уточнил Дориан.

Калиф пожал плечами:

– Неизвестно. Мы знаем наверняка лишь то, что они безжалостны в своих нападениях на наши караваны, перевозящие рабов. Мы потеряли почти годовой доход от работорговли, а также немалое количество слоновой кости и золота из внутренних земель.

– Что я должен сделать?

– Я дам тебе фирман как свидетельство твоих властных полномочий, звание генерала моей армии и столько воинов, сколько тебе понадобится. Тысяча? Две тысячи? Я хочу, чтобы ты отправился на кораблях на юг, в Ламу, потом пересек пролив, вышел на сушу и отправился вглубь земель, чтобы положить конец этим грабежам.

– Когда прикажете отправляться?

– Ты должен выйти в море с новолунием, в конце Рамадана.

Флотилия шейха аль-Салила встала на якорь у берега острова Ламу в полнолуние. В нее входило семь больших морских дау, которые несли двенадцать сотен воинов калифата.

Дориан отправился на берег на рассвете, чтобы посетить губернатора, представить ему свой фирман и договориться о размещении и снабжении своей армии. Ему нужно было расквартировать своих людей на берегу, чтобы они восстановили силы после долгого морского перехода, и запастись свежими продуктами, водой, лошадьми и вьючными животными.

Пустынные верблюды не могли долго протянуть во влажном, нездоровом климате побережья, как и арабские лошади с севера.

Дориану требовались животные, которые выросли на побережье и проявляли устойчивость к африканским болезням.

Понадобилось три дня, чтобы выгрузить на сушу всех людей и их вещи, и Дориан почти все это время провел в хлопотах.

Вечером третьего дня он отправился в город вместе с Батулой и тремя своими капитанами. Они почти достигли ворот крепости, когда Дориан услышал свое детское имя.

– Аль-Ахмара!

Он резко обернулся, потому что узнал голос, хотя и не слышал его много лет, и уставился на закутанную в покрывало женщину, стоявшую согнувшись в дверях старой мечети на другой стороне узкого переулка.

– Тахи? Это ты, матушка?

– Благослови тебя Господь, мое дитя, я думала, ты меня не помнишь!

Дориану хотелось броситься к ней и обнять, но это стало бы грубым нарушением правил поведения в публичном месте.

– Стой там, я пришлю кого-нибудь, чтобы тебя привели в мою квартиру, – сказал он и продолжил путь.

Он тут же отправил за ней Батулу, чтобы тот провел женщину в крепость, к тому крылу, в котором разместил его губернатор.

Как только Тахи вошла в дверь, она сбросила покрывало и подбежала к Дориану. Она плакала и бессвязно бормотала:

– Мой маленький мальчик, мой малыш, каким же ты стал высоким! И борода, и глаза как у сокола, но я бы тебя где угодно узнала! Каким ты стал важным человеком, шейхом!

Дориан смеялся, обнимая ее и гладя ее волосы:

– Неужели я вижу седину, матушка? Но ты все так же прекрасна!

– Я старуха, но от твоих объятий снова чувствую себя молодой!

– Садись, садись.

Он повел ее к груде ковров и подушек на террасе, потом отправил раба за шербетом и блюдом сладостей.