Уилбур Смит - Муссон

Тут Дориан умолк, услышав какой-то шум в конце длинной террасы. Он встал и сердито закричал стражам:

– Что там такое? Я же приказал, чтобы меня не беспокоили!

– Я пыль под твоими ногами, великий шейх! Но тут какая-то старая карга, она брыкается и царапается, словно дикая кошка!

Дориан раздраженно хмыкнул и уже собирался приказать, чтобы женщину отогнали, сопроводив шлепком по заднице, но она пронзительно закричала:

– Аль-Ахмара! Это я, Тахи! Ради Аллаха, позволь мне сказать тебе кое-что о той, которую мы оба любим!

Дориан похолодел от ужаса. Тахи никогда бы не позволила себе ничего подобного, если бы страшная беда не грозила Ясмини.

– Пропустите ее! – крикнул он стражам и поспешил навстречу старой женщине, которая уже бежала по террасе, едва не падая от усталости и тревоги.

Она упала к ногам Дориана и обхватила его колени.

– Каш узнал о тебе и девушке! Он поджидал Ясмини и, когда она возвращалась в гарем, схватил ее и увел в тот маленький дом у кладбища! – выпалила она на одном дыхании.

За время жизни в гареме Дориан многое узнал о том маленьком домике. И хотя это было строжайше запрещено, мальчишки в гареме то и дело подстрекали друг друга пролезть сквозь колючую стену терна и посмотреть на пугающее деревянное строение. Они наводили ужас друг на друга жуткими историями о том, что делает Каш с женщинами, которых уводит туда. Одним из самых леденящих воспоминаний Дориана обо всех днях, проведенных им в гареме, были пронзительные крики одной девушки, Салимы, которую отвели туда после того, как евнух узнал о ее любви к молодому офицеру стражи.

Те крики продолжались четыре дня и три ночи, становясь все слабее, а потом наступило молчание, еще более страшное, чем крик.

На несколько долгих мгновений Дориан словно обмер от слов Тахи. Он почувствовал, как ослабели его ноги, опустел ум, как будто пытался спрятаться от ужаса. Потом, содрогнувшись, он отбросил слабость и повернулся к Бен Абраму. Старый доктор уже встал и смотрел на него с тревогой и сочувствием:

– Мне не следовало этого слышать, сынок. Ты, должно быть, вел себя глупо и безумно… Но мое сердце болит за тебя.

– Помоги мне, старый друг, – взмолился Дориан. – Да, я был дураком, я совершил страшный грех, но это был грех любви. А ты ведь знаешь, что сделает с ней Каш.

Бен Абрам кивнул:

– Да, я видел плоды его чудовищной жестокости.

– Бен Абрам, мне нужна твоя помощь…

Дориан смотрел на врача так, что едва не прожигал взглядом насквозь.

– Я не могу войти в гарем, – сказал старый доктор.

– Но если я приведу ее к тебе, ты нам поможешь?

– Да, сынок. Если ты ее принесешь, я помогу, если не окажется слишком поздно.

Бен Абрам повернулся к Тахи:

– Когда он увел ее в тот дом?

– Я не знаю. Может, часа два назад. – Тахи всхлипнула.

– Тогда у нас очень мало времени, – резко произнес Бен Абрам. – Но все необходимые инструменты со мной. Нужно отправляться немедленно.

– Тебе за мной не угнаться, отец. – Дориан надел пояс с ятаганом в ножнах. – Следуй за мной так быстро, как сможешь ехать. Под стенами с восточной стороны гарема есть тайный ход…

Он быстро объяснил Бен Абраму, как найти вход в туннель.

– Я ездил мимо того места, помню старые развалины, – пробормотал Бен Абрам.

– Жди меня там.

Дориан пулей промчался вниз по лестнице, перепрыгивая по три ступени. Подбежав к конюшням, он увидел, что один из конюхов выводит во двор его гнедого жеребца. Это был арабский скакун, один из самых быстрых в конюшне Дориана; его подарил калиф, когда Дориан уезжал из Маската.

Дориан выхватил из рук изумленного конюха уздечку и вскочил на неоседланного коня. Как только он ударил пятками по бокам животного, конь рванулся с места и, еще до того, как они выскочили из ворот форта, уже несся полным галопом.

Они промчались по узким улочкам, разгоняя кур, собак и пугая людей, попадающихся им на пути. Когда же они очутились на открытой местности, Дориан припал к шее коня и погнал его еще быстрее.

– Давай, давай! – шептал он в ухо жеребцу, и тот поворачивал назад уши, прислушиваясь. – Скорей, ради жизни моей любимой!

Они напрямую миновали мангровые заросли. Дориан повернул коня прочь от главной дороги, и они сотню ярдов мчались по болотной грязи, а потом выскочили с дальней стороны и поскакали через пальмовую рощу, сократив почти полмили.

За пальмами показались высокие стены гарема. Дориан повернул коня к берегу, чтобы не попасться на глаза стражам у ворот. Потом опять повернул и пронесся вдоль стены.

Прямо перед ним возникли груды камней. Не дожидаясь, пока конь полностью остановится, Дориан соскочил с него и сразу, используя инерцию, запрыгнул на камни и добрался до площадки перед туннелем.

Оттащив в сторону ветки и лианы, Дориан бросился в темный проход. Тот оказался ниже и уже, чем ему помнилось, и здесь царила полная тьма. Когда неровный пол начал подниматься под ногами Дориана, он чуть не упал.

Наконец Дориан увидел впереди тусклый свет, идущий из отверстия выхода, и смог двигаться быстрее. Выскочив наружу, он оказался на террасе, где давным-давно Ясмини играла в куклы с подружками.

Терраса оказалась пуста. Дориан пересек площадку и спрыгнул с лестницы, на которой когда-то Зейн аль-Дин сломал ногу.

Дориан остановился на мгновение, осматриваясь. Над гаремом и садом висела тишина. Ни одна из рабынь не хлопотала у цветников рядом с фонтаном, нигде не было ни души, даже птицы замолкли. И ветер утих, как будто сама природа затаила дыхание. Листья пальм повисли, не шевелясь.

Дориан достал ятаган, зная, что без колебаний убьет любого евнуха, рискнувшего встать на его пути, и направился к северной стороне замкнутого пространства, к старой мечети и кладбищу.

Пробежав по узкому проходу между наружной стеной и мечетью, он уже видел колючую изгородь, что окружала кладбище. Найдя проход в ней, который помнил, он окинул кладбище взглядом. Над каждой могилой стояла плита или доска, а некоторые из свежих могил все еще украшали поблекшие ленты и флажки.

Домик стоял на дальней стороне кладбища, а живая колючая изгородь за прошедшие годы так разрослась, что почти скрыла его из вида. Дверь была открыта, и Дориан сдержал дыхание, ожидая услышать крики боли внутри. Но тишина оставалась удушающей и зловещей.

Потом он услышал голоса, высокие женские голоса кастрированных мужчин. Спрятав ятаган в складках одежды, Дориан бесшумно двинулся вперед. Он увидел одного из евнухов – тот хихикал, сидя на краю только что выкопанной могилы: ноги он свесил вниз, а его толстый живот лежал на коленях. Дориан подкрался к нему сзади. Евнух наклонился вперед, обращаясь к кому-то в яме, и костяшки позвоночника проступили сквозь жир.