Уилбур Смит - Муссон

Море сменило цвет, приобретя желтоватый оттенок.

Когда браться спросили, почему это так, Эболи объяснил:

– Дожди и большие шторма переполняют реки на суше, и те сбрасывают илистые воды в море. Мы уже очень близко к земле.

На следующее утро, когда на востоке позади них бесшумно вспыхнул рассвет, окрасив горизонт в цвета нежных опалов и розовых лепестков, братья увидели с мачты голубую волнистую линию, протянувшуюся впереди по горизонту.

– Земля!

Их радостный крик разнесся по всему кораблю.

Хэл отлично знал эти места, и как только разгорелся день, он поднялся на мачту и сразу узнал голубые горы северной оконечности Мадагаскара – они все выше и выше поднимались из моря.

Весь тот день в течение обеих вахт все энергично работали, обдирая чуть ли не до нитки грот-мачту, чтобы корабль еще сильнее казался жутко потрепанным штормом. Без верхних парусов «Серафим» стал неповоротливым и непослушным и в итоге отказался идти более чем на восемь румбов к ветру. Но попутный ветер нес его, и Хэл смог с оставшимися парусами держать курс точно на сушу. Работу они закончили вовремя – корабль еще не успел подойти ближе к острову, где ему начали бы встречаться мелкие рыбацкие дау, которые могли донести в порты вести о появлении «Серафима» и о состоянии судна.

На следующий день мыс Амбр, северная оконечность Мадагаскара, появился в десяти лигах слева по траверзу. Хэл мог теперь проложить курс прямиком через Мозамбикский пролив к Занзибару. Эта внутренняя часть моря изобиловала симпатичными мелкими островками.

«Серафим» петлял между ними, иногда проходя так близко, что с палубы видны были темные полуобнаженные островитяне, махавшие им с белых пляжей.

Матросы забрались на снасти и махали в ответ, рассматривая крошечные фигуры на берегу.

Здесь на воде болталось множество маленьких торговых суденышек и рыбацких дау. Когда «Серафим» проходил мимо них, матросы задавали вопросы на арабском и каких-то других, незнакомых языках. К восторгу мужчин на «Серафиме», в некоторых дау они заметили женщин.

– Боже мой, я ее всю могу рассмотреть отсюда! Коричневые грудки, как парочка горячих булочек, только что из печи!

– Ох, так и хочется облизать с них сахарную глазурь!

– Эй, малышка, только скажи, что выйдешь за меня, и я спрыгну за борт сию же минуту! – кричал кто-то, сидя на рее.

– Они не понимают, что такое «выйдешь за меня», говори то, что они сразу поймут! – посоветовал его товарищ.

Отдаленный женский смех, донесшийся с дау, подтвердил разумность такого совета.

Хэл через подзорную трубу видел сломанные пальмы и другие разрушения на острове, а на поверхности океана плавало множество разных обломков и обрывков, и это подтверждало, что недавно здесь пронесся могучий шторм. Повод к появлению английского корабля в этих водах выглядел все более обоснованным.

– Только бы нам не нарваться на Джангири прямо здесь, – сухо заметил Нед Тайлер Хэлу. – Мы уже подняли такую волну перед собой, что новость о нашем прибытии вполне могла до него долететь.

Хэл прекрасно осознавал опасность; да, Джангири мог появиться преждевременно, они ведь зашли в его родные воды.

Он удвоил бдительность. Все вахтенные и наблюдатели были предупреждены об опасности, команда постоянно находилась в боевой готовности. Из-за переделки бойниц Хэл не мог тренировать артиллеристов, но он заставил их упражняться с саблями и мушкетами. Однако эти предосторожности оказались излишними, потому что они не видели ни одного большого корабля, а через десять дней уже добрались до Африки.

После ухода с мыса Доброй Надежды Том и Дориан впервые увидели Африку. Как только они освобождались от уроков мастера Уэлша, от занятий арабским с Элом Уилсоном и прочих обязанностей, тут же забирались на мачту и часами сидели там, обсуждая эту мистическую землю, болтая о чудесах и приключениях, которые она обещала. «Серафим» шел вдоль побережья на север, иногда совсем близко от небольших мысов и коралловых рифов, и братьям страстно хотелось увидеть жутких зверей и чернокожих дикарей. Но Африка казалась огромной, загадочной и пустынной.

Наконец впереди показалась Унгайя. В эту группу входили еще два острова – Пемба и Латам. Но когда моряки говорили о Занзибаре, то обычно упоминали именно об острове Занзибар. На нем возвышался огромный форт, выстроенный из сияющих глыб белых кораллов, светившихся на солнце, как льдины. Его бастионы щетинились большими пушками.

Хэл направил корабль к входу в древний порт.

Там в полном беспорядке стояло на якоре огромное количество самых разных судов. Некоторые из океанских дау размером почти не уступали «Серафиму». Здесь были торговцы из Индии, Маската и с Красного моря. Однако нельзя было понять, является ли кто-то из них корсаром.

Пожалуй, все они могли стать такими, когда подворачивался шанс. Хэл сдержанно улыбнулся, потом полностью сосредоточился на том, чтобы аккуратно поставить «Серафим» на якорь.

Приказав приспустить флаги и вымпелы в знак уважения к представителю султана, Хэл бросил якорь чуть дальше, чем пушки форта могли достать его корабль. Он давно уже научился не доверять даже самым теплым и открытым приветствиям любых африканских властелинов.

Как только «Серафим» встал на якорь, к нему ринулась целая туча мелких лодчонок, предлагая товары, способные удовлетворить любую потребность и любое желание: от зеленых кокосов до связок наркотических листьев и цветов, от плотских утех, включавших маленьких смуглых рабов, мальчиков и девочек, до павлиньих перьев и флаконов с золотым песком.

– Проследи, чтобы никто из этого сброда не пробрался на борт, – предупредил Хэл Большого Дэниела. – И смотри, чтобы никто из наших собственных парней не попытался ускользнуть на берег за бутылочкой и маленькими развлечениями. Я собираюсь посетить британского консула, хотя не думаю, что это тот же человек, которого я здесь видел двадцать лет назад, когда был тут в последний раз. Как же его звали?

– Грей, насколько я помню, капитан.

– Точно, Дэниел. Уильям Грей.

Хэл взял с собой на берег небольшой отряд: Эболи и пятерых вооруженных матросов. Баркас доставил их на каменный причал под мощными белыми стенами форта. Эболи пробил для них дорогу сквозь толпу торговцев и зевак, и они углубились в лабиринт узких улиц и переулков, по которым едва могли идти три человека в ряд.

От открытых сточных канав, тянувшихся к заливу, разило настолько сильной вонью, что у Хэла перехватывало дыхание и поднималась сильнейшая тошнота.

Стояла жара, ни малейшего ветерка не проникало в эти улочки. Не прошли моряки и сотни шагов, как их рубашки на спинах промокли насквозь от пота. Иные из зданий достигали трех этажей в высоту, и не видно было ни одной прямой стены – все они клонились и вспучивались, почти встречаясь наверху.