Уилбур Смит - Муссон

Балконы верхних этажей закрывали затейливые решетки, и безликие женские фигуры в черных покровах таращились на моряков с женских половин домов.

Стоял сезон муссонов; в это время со всех концов восточного побережья сюда съезжались работорговцы.

Эболи повел отряд через главный рынок рабов. Он представлял собой большую площадь, открытую к небу, но затененную рощей баньяновых деревьев со зловещими стволами, похожими на змей, и густой темно-зеленой листвой.

Множество рабов, выставленных на продажу, сидели на корточках в тени этих широко раскинувшихся веток. Хэл знал, что они закованы в цепи с того самого дня, как их захватили в плен где-нибудь в глубине Африканского континента; они оставались в цепях во время долгого и тяжелого перехода к побережью, а потом и в трюмах судов, привезших их сюда через пролив. Некоторым мужчинам поставили на лбы клейма, и шрамы еще были розовыми, совсем недавно зажившими.

Эти знаки говорили о том, что рабов оскопили сразу после того, как выгрузили на берег. Они предназначались для продажи в Китай: император приказал, что в страну не может быть доставлен ни один раб, способный испортить чистую кровь его народа. Цена таких рабов вырастала почти вдвое, потому что далеко не каждый выживал после жестокой и примитивной хирургической процедуры.

Покупатели с кораблей, стоявших в заливе, осматривали товар и торговались с надсмотрщиками, одетыми в балахоны до лодыжек и тюрбаны. Хэл со спутниками протолкались мимо них и снова очутились в лабиринте по другую сторону площади.

Хотя прошло два десятилетия после того, как они побывали в этом городе, Эболи уверенно довел их до тяжелой двери из красного африканского дерева, что открывалась на шумную улицу. Дверь, обитую железными гвоздями, покрывали затейливые орнаменты и цитаты из Корана – ислам не допускал изображения людей или животных, что расценивалось как идолопоклонство.

На звон дверного колокольчика вышел раб в длинном черном балахоне и тюрбане.

– Салам алейкум! – Он приложил руку к груди и к губам и поклонился. – Мой хозяин знает, что вы идете, и желает вас приветствовать.

Раб окинул взглядом отряд, проследовавший за Хэлом:

– Ваших людей угостят питьем и закусками.

Он хлопнул в ладоши, и другой раб увел всех.

А Хэл прошел за первым рабом во внутренний двор, где играл струями фонтан и цветущие гибискусы наполняли воздух ароматом, смягчая уличную вонь.

Сначала он не узнал чудовищную фигуру, возлежавшую на горе подушек в тени рядом с фонтаном. Хэл слегка заколебался, всматриваясь, но наконец в расплывшихся чертах сумел увидеть того человека, с которым некогда встречался.

– Салам алейкум! – поприветствовал его хозяин дома.

Да, перед Хэлом находился Уильям Грей, консул его величества в султанате Занзибара собственной персоной.

Хэл чуть не ответил на том же языке, но вовремя сдержался. Он совсем не хотел, чтобы Грей знал: Хэл свободно говорит на арабском. И вместо этого сказал:

– Боюсь, я не знаю ни слова на языке неверных, сэр. Мне дали понять, что вы англичанин. Разве вы не говорите на христианском языке?

– Простите, сэр. Это всего лишь привычка, – льстиво улыбнулся Грей. – Я Уильям Грей, консул его величества, представитель в султанате Омана. И простите, что не встаю вам навстречу.

Грей виноватым жестом показал на свое несчастное тело и распухшие слоновьи ноги, покрытые мокрыми язвами.

Хэл уже понял, что консул страдает водянкой.

– Прошу, сэр, садитесь. Я вас жду с того момента, как получил сообщение о вашем появлении в заливе.

– Добрый день, сэр. Капитан Джон Блэк, к вашим услугам.

Хэл помнил, что Грей предал христианскую веру и принял ислам. И подозревал, что этот человек сменил веру скорее из финансовых соображений, чем по убеждению.

А Грей явно не узнал и не вспомнил Хэла, и это было лишь к лучшему. Хэл на то и рассчитывал, когда представлялся Грею чужим именем: для него было важно, чтобы до пиратов не дошло, кто он таков на самом деле.

Двадцать лет назад Хэл получил арабское имя эль-Тазар, Барракуда, благодаря тому, что он сеял ужас во флоте ислама во время эфиопской войны на Африканском Роге. И если он хотел заманить Джангири и заставить его напасть на «Серафим», то враг даже намека не должен получить на то, против кого будет сражаться.

Хэл уселся на подушки, положенные для него.

Одна рабыня тут же принесла поднос, на котором стояли две серебряные кофейные чашки, вторая поставила перед ним высокий серебряный сосуд на маленькой угольной жаровне.

Обе девушки были молоды, стройны и гибки.

Грей явно заплатил за каждую из них не меньше двух сотен рупий.

Хэл помнил, что Грей сделал немалое состояние на работорговле и на продаже лицензий и патентов султана. При их прошлой встрече он пытался заинтересовать Хэла и тем и другим. Хэл догадывался, что консул занимается здесь не только этим, и не питал иллюзий относительно морали этого человека. Существовала вероятность, что он может состоять в союзе и с Джангири, и с прочими в том же роде.

Одна из девушек опустилась перед Греем на колени и наполнила чашку горькой черной жидкостью, густой, как мед.

Грей небрежно погладил ее руку, как будто перед ним был котенок. Золотые перстни с драгоценными камнями унизывали его опухшие белые пальцы, глубоко врезаясь в кожу.

– Удачный был поход, капитан?

– Не без происшествий, – ответил Хэл.

Должно быть, Грей уже прекрасно знал, в каком состоянии находится «Серафим», и просто искал подтверждения.

– После того как мы вышли из Бомбея в конвое с двумя другими кораблями достопочтенной Ост-Индской компании, мы угодили в чудовищный шторм у берегов Мадагаскара. Один из кораблей затонул вместе со всей командой, а нам удалось вырваться, но корпус и оснастка сильно повреждены. Именно поэтому мы и зашли в ваш порт, хотя собирались в другое место.

– Мне очень печально слышать о вашем невезении, капитан. – Грей сочувственно покачал головой. – Но я рад, что вы удостоили нас своим присутствием. Я лишь молюсь о том, чтобы суметь помочь вам и обеспечить вас всем необходимым.

Хэл сидя поклонился ему и подумал: «И можно не сомневаться, что за помощь с нас сдерут бешеные деньги, а ты получишь хорошие комиссионные».

Еще он с изумлением подумал о том, как изуродовали Грея годы и болезнь.

«Он ведь был молодым и энергичным, когда мы встретились в прошлый раз, а теперь голова у него лысая, а борода седая…»

Глаза у Грея стали слабыми и слезились, и от него исходил запах смерти.

– Благодарю вас, сэр. Благодарю за добрые предложения, в особенности потому, что у меня в трюмах груз огромной денежной и политической важности, предназначенный для его величества короля Вильгельма.