Игорь Болгарин - Хмель свободы

Маруся, хоть и храбрости была невероятной, но и она сейчас отошла в угол и даже сжалась. Ждала, что батько в ответ на дерзкие слова Щуся схватится за плетку, а то и за саблюку – и разнесет его кудрявую голову, как кочан капусты!

Но Нестор тяжело вздохнул, скривился, словно от резкой боли. Он и сам не понимал, отчего приступы жестокости сменялись у него вдруг сочувствием и раскаянием. Если б не замечательная анархическая теория, которая нашептывала ему, как вещунья-бабка, всякие важные слова о конечной цели, о всеобщем счастье, можно было, в минуту отчаяния, разогнаться и расколотить голову о кирпичную стену. Раз уж судьба решила возвести его в народные батьки, вожди, почему не дала ему железное сердце, не избавила от мук?

– То такое время было, Федос, – тихо сказал Махно. – И мы, по правде сказать, тоже былы звери степные… загнанные в угол звери. Кто кого?.. А сейчас другое время – я батько. У меня армия, полки, всякие службы. Другый спрос! И ты тоже уже не матрос без царя в голове, а мой командир конного полка.

Не хотел больше Нестор славы безрассудного атамана. За ним теперь, можно сказать, не только армия, а целая анархическая республика! Единственная в мире!

Щусь не понял, что в эти минуты ему бы лучше всего помолчать вместе с батькой. Может, все и кончилось бы миром. Но он снова попытался оправдываться.

– Батько, скажу тебе честно, положение было безвыходне. Маруська не дасть сбрехать. Патронов мало. А этот генерал…

– Я з вами не про генерала говорю – про детей. Малолетни дети при чем?

– Так бой же! Сам знаешь, батько, лес рубають – щепкы…

– Дети – щепки? – оправдания Щуся вновь вывели Нестора из себя. – Ты командиром был в том бою. С тебя и весь спрос… Не, ты не человек, Федос. Ты садист!

Щусь не понял. Он оглянулся на повсюду расставленные стулья.

– Куда?

– Шо – «куда»?

– Та ты ж говоришь «садись».

Это окончательно добило Нестора. Он схватил со стола нагайку и несколько раз с силой перетянул приятеля по спине, по рукам, которыми тот прикрывал голову.

Щусь отскочил к двери.

– Пошел вон! Снимаю тебя с полка. Слышишь? Рядовым пойдешь… в самое пекло… Кровью умоешься за детей, зараза!

Последние слова Нестор выкрикивал уже не Щусю, а закрывшейся за ним двери.

Маруська тоже попятилась к выходу. Но Нестор отшвырнул нагайку в сторону:

– Чего смотришь? Женщин не бью. – Он присел к столу, вытер выступившую на губах пену. Спокойно сказал: – От боевых действий тебя отстраняю. Иди в хозяйственну роту. Прачок у нас нема… Начальник штаба тебя опредилит… Уйды с глаз!

И когда она тихо отступила, все еще ошеломленная приступом батькиного гнева, он почти фальцетом закричал ей вдогонку:

– И картошка, шо ты жарила – отрава! Картошку жарить не навчилась!.. Баба называеться!

Во дворе Щуся обступили махновцы, с любопытством ждали объяснений.

– Батько? – спросил Калашник, указывая на красные рубцы на лице.

– Ще чого! С генералом Тилло трошкы силой померялись. Он – меня, я – его. Маруська видела, она лучшее росскажет… А шоб батько на меня руку пиднял? Та никогда! Мы ж з им ще з детства кореша. Полаять себя я ему розрешаю. Для пиднятия авторитета!..

И тут во двор по ступенькам спустилась зареванная Маруська.

– Ты чего, Маруська?

– Та пошел он! Картошку, говорит, не умею жарить! Та я… меня вся Украина знает… Я губернаторов убивала! А он – «картошка». Индюк!

И махновцы, и проживающие в имении селяне с изумлением взирали на всхлипывающую от обиды Марусю Никифорову. Еще никто на Украине не видел плачущей атаманшу, которая никогда и никого в плен не брала.

– От боевых действий отстранил. В хозроту направил. Ничого, я ему, заразе, ще «нажарю картошки»!.. Такой бой выдержали! Целый полк розгромили! А он!.. За шо?

Рассудительный Лашкевич спокойно сказал:

– Не обижайся на батька, Маруся! Если наказав, то за дело! Мовчи! Вин не злопамятный! Скоро забуде!

Щусь и вытирающая слезы Маруська ушли со двора.

– Лютует батько! – провожая взглядом обиженную пару, сказал Каретников. – А мы ж його на Маруське женыть хотилы!

– Ага. Бачишь, як вин до неи посватався! В хозяйственну роту! Подштаники стирать!

– И все равно, женыть треба!

– Та як йому найты подходящу?

– Заспокоиться батько – росскажу йому про ту вчительку, шо я вже россказував… Шо розумна, шо красыва! – вступил в разговор Тимош Лашкевич. – Спивать йому про неи буду, як бандурист. Уговорю!

В штабе сидели Нестор, Черныш и еще несколько его командиров. Алёшка Чубенко с появлением Черныша был переведен на боевую работу, принял пехотный полк, пока еще в количестве, положенном роте. Это его только обрадовало, и на Черныша он смотрел как на избавителя.

Все ждали, что скажет вернувшийся из Екатеринослава Трохим Бойко.

– Докладай, Трохим! Может, хоть ты чем порадуешь?

– Та шо докладать? Днив пять ждав, пока цей Дыбенко мене прийме. Сперва його жинка мене обглядела. Хороша барынька, не з простых. Сама просто пава! В кожаному, при револьвери. Кажуть, така большевичка, шо дали никуда. Так от, сперва вона про все роспытала. Те, шо й не хотив, рассказав. А потом, через сутки, и сам Дыбенко мене прийняв. Цей – простый, наче з нашого села. Договорылись, шо днив через трое вин нанесе нам визит. Каже, багато чув я про Нестора Махно, охота самолично з ным познакомыться, а може, й потоваришувать…

Нестор и Черныш удовлетворенно переглянулись.

– Дыбенко так и сказав: мол, в гости чи не в гости, а бойовый путь моей славной Заднепровской дивизии лежить через ваше Гуляйполе, – продолжил Бойко. – Так шо в любом случае заявлюсь з инспекцией.

– Надо, конечно, подготовиться для встречи этого Дыбенка, – сказал Нестор. – Шоб все было четко. Не только на параде. Это – само собой. А ну, если ему захочется наши службы проверить… Шо там у нас со службами, Виктор? – обратился он к Чернышу.

– Служба связи налажена. Кляйн занимается… Снабжение, и боевое и продовольственное, у Лашкевича. За разведку и контрразведку временно отвечае Садираджи. Мой хлопец, доверяю ему как себе. А вот с агитпропом – тут похуже. Грамотный человек нужен, политически подкованный. С учителем по музыке беседовал, с Безвуляком – не потянет.

Почувствовав подходящий момент, поднялся Тимош Лашкевич:

– Есть у меня на примете одна вчителька. В Добровеличковке. В школе не только арифметике дитей уче, но и про анархическу науку лекции читае. Може, Нестор Иванович, знайшов бы время, побалакав бы з нею? Дуже, на мий взгляд, подходяща кандидатура. Анархизм цей як «Отче наш» знае. И так – все при ней.

– Красива, хочешь сказать? – поднял глаза на Лашкевича Нестор.

– Не то слово!

После совещания, когда все вышли на солнышко, Каретников спросил у Лашкевича: