Мария Барыкова - Клаудиа, или Дети Испании

— Иди сама, моя красавица, иди! Быть может, ты лучше меня знаешь, куда нам надо.

И кобыла, как ни странно, вдруг уверенно затрусила вперед, как будто только и ждала подобного приказания.

Через пару минут они выехали из предместья и стали спускаться по глинистой тропинке, петлявшей между дубами. Недавно прошедшие дожди не оставили и следа на растрескавшейся жадной земле, но по кустам еще стоял аромат мокрого можжевельника и ковыля. Внизу тропинка совсем сузилась от наступавших с обеих сторон зарослей ежевики и папоротника, и в ноздри Педро ударил резкий запах прелой древесины. Вдали в черневших диких каштанах кричали ночные птицы. Юноша поежился, но поскольку Эрманита шла по-прежнему легко и уверенно, поводьев так и не взял.

Вот они подъехали к каштанам, между которых оказался высохший пруд, а дальше уступами поднимались заброшенные виноградники и действительно одичавшие миндальные деревья.

— Стой, нам, наверное, сюда не надо, — не совсем уверенно произнес Педро, но лошадь все шла и шла дальше. Наконец за поворотом он увидел три каменных креста и четыре мраморные могильные плиты. Время уже разъело камень, а мхи позеленили его. Только тут Эрманита упрямо остановилась, несколько раз взмахнула неподвязанным хвостом и, как ни в чем не бывало, нагнулась щипать траву. Педро спрыгнул с нее и едва не поскользнулся на скользком мраморе, которого в темноте не заметил. Вокруг стояла неправдоподобная тишина, за которой, однако, угадывалась напряженная ночная жизнь, и он понял, что теперь ему остается одно — ждать.

Педро расседлал Эрманиту, снял широкий мавританский вальтрап [115] Вальтрап — покрывало из толстого сукна, надеваемое на спину лошади под седло. и, завернувшись в него поплотнее, сел на первую попавшуюся могильную плиту. Он долго и напряженно вслушивался в обманчивую, как ему казалось, тишину, но ничего так и не услышал. В конце концов, сам не зная как юноша задремал, тем более, что лошадь не выказывала никаких признаков беспокойства.

Проснулся он от того, что откуда-то сверху по склону скатился камешек, и тут же на тропинку выскочил орленок, который, хлопая крыльями, запрыгал к кустам. Педро заставил себя не шевелиться, и его выдержка немедленно была вознаграждена: на тропинку вслед за орленком вышла девочка. Лицо ее в лунном свете казалось мертвенно-бледным, но длинные волосы отливали густым золотом.

Она подняла голубые глаза, спокойно посмотрела на Педро и ласково провела рукой по шее Эрманиты. Та тихонько заржала.

— Тише, — сказала девочка. — Муэрдаго совсем испугается. Иди сюда, дурачок, иди!

Орленок, бывший, вероятно, прирученным, появился из кустов и неуклюже заковылял к хозяйке. — Вот так-то. А ты сидишь здесь зря.

— Это ты мне? — опешил Педро, не отводивший взгляда от девочки.

— Кому же еще? Ведь ясно же было сказано: в Мадриде сам узнаешь все, что нужно знать, но не больше. Зачем ты пришел сюда?

— Затем, что времени ждать у меня больше нет. То, что мне нужно узнать, мне нужно узнать немедленно. Слышишь? — Педро еще хотел прибавить «дьявольское отродье», но слова эти так и застыли у него на губах.

Девочка в ответ печально улыбнулась, напомнив ему другую улыбку, виденную где-то совсем недавно, но женскую… или мужскую..?

— А сам-то ты знаешь, что хочешь узнать?

— Да. Теперь — знаю.

— Ну, если знаешь, так, значит, и узнаешь, — невозмутимо ответила девочка.

— Когда?!

— Когда? — Она вдруг рассмеялась и прижала к себе свою птицу. — Да тебе осталось лишь перестать сомневаться — вот и все!

И с этими словами она ринулась вверх по склону. Однако Педро быстро бросился вслед, но, совершенно того не ожидая, догнал беглянку с большим трудом. Он стиснул худые плечики. Голубые, почти прозрачные глаза посмотрели на него без страха и удивления.

— Кто ты?!

— Альбахака [116] Альбахака — душистый василек ( исп .), символ одновременно и ненависти, и взаимности. . Пусти меня, ты, сумасшедший! Больше от меня ты все равно ничего не узнаешь, а если не будешь дураком, то все и так получишь.

И вдруг, сам не зная как, растворяясь в этих голубых, как залив у Бадалоны, глазах, Педро прошептал прямо в лицо этой девочке доверчиво и страстно:

— Но я ведь не ошибаюсь, скажи!

— Нет, не ошибаешься. Но поторопись. — И неуловимым движением она выскользнула из его рук, как голубая змейка, после чего скрылась в кустах, где давно уже призывно клекотал ее орленок.

Теперь уже Педро мчался к городу на полном галопе, и в голове у него возникали и тут же обрывались какие-то странные слова, видения и мысли. На центральных улицах он взял себя в руки и заставил Эрманиту идти медленно, надеясь увидеть, услышать или еще каким-нибудь неведомым образом ощутить обещанный девочкой знак. Но улицы были тихи и мертвы.

Успев вернуться во дворец еще затемно, и отведя Эрманиту в стойло, все так же медленно и то и дело оглядываясь, он стал подниматься к себе. Ночной дворец, как всегда, переполняли какие-то неведомые шорохи, отдаленные вздохи и стоны, тонкий звон часов и оружия, и, так же, как всегда, разливался запах дорогих ароматов, прикрывавших неприятные миазмы разложения и пресыщенности. Остановившись перед своими апартаментами, Педро еще раз огляделся кругом, словно вор, но опять ничего не увидел, а утром, которое уже робко просачивалось сквозь шторы, заканчивалось отведенное ему время. Тогда он, не глядя, рухнул на кровать второй комнаты, служившей и спальней, и кабинетом, а чаще всего — местом для упражнений с оружием, и неожиданно ощутил острую боль в виске.

По лицу потекла тонкая струйка крови. Педро зажег свечу и тут же увидел лежавшую прямо в изголовье небольшую металлическую шкатулку с призывно торчащим в замочной скважине ключом.

Он жадно схватил ее, открыл и при тусклом неверном свете увидел на дне женский перстень, к которому черным воском была припечатана простая серая бумага.

И все-таки сначала он долго рассматривал перстень. Это был явно видавший виды перстень, ибо таких давно уже не делали. На нем сверкал крупный дорогой, но достаточно просто ограненный гранат.

— Гранат… — прошептал Педро, — власть и победа… Значит, я действительно не ошибся… — Потом он уже спокойней вскрыл записку.

«Предъявите сие кольцо нужному лицу и напомните ему, что доказательства, опровергнуть которые невозможно, живы».

Педро провел рукой по лицу, словно отгоняя наваждение, затем решительно сбрил бороду, умылся, тщательно спрятал под сетку свои роскошные вновь отросшие кудри, переоделся в костюм обыкновенного мадридца, каковые бродят по улицам тысячами, и снова вышел на улицу, сунув наваху за пояс, а кольцо в карман.

Но путь его на этот раз лежал отнюдь не ко дворцу графини Кастильофель, а прямо к резиденции премьер-министра. Козырей у него на руках было не так уж и много, но, с другой стороны, шел он все же не с пустыми руками. И если грамотно распорядиться имеющимися сведениями, можно достичь многого… очень многого.