Мария Барыкова - Клаудиа, или Дети Испании

Еще через пару мгновений дверь снова распахнулась, и в комнату быстрым и бодрым шагом сильного собранного человека вошел высокий мужчина весьма крепкого телосложения.

— Бо дио, друзья мои! — на каталанском наречии приветствовал он обоих. — Если б вы только знали, как счастлив я снова видеть вас, — широко и приветливо улыбаясь, сказал он и остановился прямо посередине комнаты.

— Мы тоже чрезвычайно рады видеть вас, дон Стефан, — с легкой улыбкой ответил вошедшему дон Гаспаро и указал ему на широкий турецкий диван, — располагайтесь, граф. Как я понимаю, за эти годы вы вдоволь насиделись и на жестких табуретах в вентах, и на каменных скамьях церквей, и просто на соломе.

— О, да, мой проницательный дон Гаспаро, я насиделся, а еще более, как вы обычно любите выражаться, накувыркался, предостаточно. Любому добропорядочному сеньору хватит на десять жизней. Но особенно славно, друзья мои, покувыркался я в последние дни. Держу пари, вы еще ничего не знаете о Трафальгаре!

— Догадываюсь, что вы, любезный граф, имеете в виду мыс Трафальгар, — лукаво улыбнувшись, предположил граф де Милано, — где, по всей видимости, адмирал Нельсон дал бой соединенным испанскому и французскому флотам.

— Вы удивительно проницательны, Ваша Светлость! Это действительно так, и смею заметить, свой последний бой, ваша светлость! — торжественно произнес граф де Мурсиа.

— Адмирал Горацио Нельсон погиб?! — удивился дон Гаспаро и даже приподнялся в кресле.

— Увы, сеньоры. Замечательный флотоводец скончался от ран к вечеру двадцать первого дня прошлого месяца. [118] Нельсон погиб 21 октября 1805 года. Его поразил двумя выстрелами снайпер с французского корабля «Редутабль», попав ему в плечо и в грудь.

Наступила торжественная тишина, длившаяся довольно долго, после чего дон Гаспаро почти неслышно три раза щелкнул пальцами, и в каминную тоже бесшумной походкой тотчас вошел лакей. На серебряном подносе сверкали три бокала и темнела запыленная бутылка.

— Я думаю, нам следует почтить память этого выдающегося человека, сеньоры, — тихо сказал он и жестом отпустил слугу, занявшись вином сам.

— Нельсон был бы совершенно великолепен и даже достоин лучшей участи, если бы не опозорил себя расстрелом двух тысяч безоружных пленных в Португалии, — спокойно вставил де Милано и продолжил, обратившись к гостю. — И все-таки он был непобедимым флотоводцем, поэтому я, так же, как и вы, дон Стефан, готов держать пари, что франко-испанский флот в этом сражении не победил. Ибо, насколько я понимаю диспозицию, само то, что битва произошла у мыса, а не в акватории, уже заранее предрекало победу англичан. Франко-испанскому командованию не следовало покидать Кадисской бухты. Они должны были навязать англичанам условия боя наиболее выгодные для себя, а не для противника.

— Вы совершенно правы, дон Херонимо, — сделав глоток вина, грустно ответил дон Стефан. — Но, к сожалению, нашей объединенной эскадрой командовал этот бездарный француз, адмирал Вильнев. Ему нужно было во что бы то ни стало выполнить приказ Наполеона и прорвать блокаду. И он посчитал, что простого численного перевеса в количестве кораблей для этого вполне достаточно.

— Но что же наши замечательные флотоводцы? Я не сомневаюсь, что и Чурукка, и Гравина вполне могли указать Вильневу на столь явную стратегическую ошибку. Или их там не было? — спросил дон Гаспаро, который, казалось, больше, чем разговором о несчастном адмирале, был поглощен смакованием прекрасного вина, приготовленного из местного винограда.

После этих слов хозяина дон Стефан встал и печально склонил на грудь лобастую голову.

— Сеньоры, — медленно произнес он, глядя на маслянисто переливающуюся жемчугом жидкость в своем бокале. — Должен сообщить вам и вторую горестную новость: адмирал Чурукка тоже погиб в этом сражении, а адмирал Гравина умер от ран.

В зале снова повисло тяжелое молчание, на этот раз еще более продолжительное. Дон Стефан тяжело вздохнул и решительно выпил бокал до дна, после чего вновь сел. Хозяин посмотрел на него как на варвара, но с полным пониманием и ничего не сказал, а, лишь слегка пригубив вино, встал, вновь наполнил бокал де Мурсии и подбросил в камин пару поленьев.

— Жаль, Гравина был замечательным человеком, — заметил он. — Только, к сожалению, слишком вспыльчивым. Впрочем, пожалуй, как все испанцы, обожженные солнцем и фанатизмом и обнаруживающие все черты желчного темперамента в самом крайнем его проявлении.

— Да, да, Ваше Сиятельство, именно это нас всех и погубило, — вновь оживился дон Стефан, который, по-видимому, был человеком дела, не склонным к напрасному расточению чувств. — Накануне сражения Вильнев вызвал на совет Гравину, и тот отправился к нему на борт «Буцентавра» в сопровождении генерал-лейтенанта Алавы и других командиров эскадр. Но, как только Вильнев заявил о своем желании покинуть бухту и выйти навстречу англичанам, все представители испанской стороны, как один, выступили против. Поверите ли, дело едва не дошло до настоящего скандала! А уж когда Галиано позволил себе крепкие выражения в адрес адмирала Магона… их с трудом удалось развести; еще несколько секунд — и дуэль стала бы неизбежной. Гравина, кстати, тоже не удержался и едва ли не открыто обвинил Вильнева в бездарности. Однако вместо того, чтобы наотрез отказаться принять план француза и постараться переубедить собрание, Гравина резко высказался в том смысле, что он не боится выйти со своим флотом навстречу англичанам, но перекладывает всю ответственность за этот маневр на главнокомандующего, который и будет нести на своих плечах весь позор предстоящего поражения.

— Ах, Гравина, Гравина, — вздохнул дон Гаспаро. — Я, конечно, прекрасно понимаю его чувства. Все мы, испанцы, таковы: за один момент красивого благородного гнева без колебаний отдаем сотни, а порой и тысячи чужих жизней. И все-таки на таком посту следовало бы быть гораздо сдержанней.

— Все так, и все не так, любезный мой друг, дон Гаспаро, — с грустью в лице заметил граф де Милано. — К сожалению, эта история является лишь прекрасной иллюстрацией того, о чем мы с вами говорили незадолго до этого. Именно мысли о конце и проистекающая из этого поспешность, а главное — неумение ценить божественность дара, и толкают людей на совершение непоправимых ошибок. Да, друзья, Гравина и весь испанский флот оказались заложниками амбиций бездарного флотоводца. Вашему доблестному Гравине и не удалось бы никого переубедить, ибо для того, чтобы в чем-нибудь переубедить безграмотного человека, его сначала, как минимум, нужно сделать грамотным. На это Гравине понадобились бы годы упорного труда, к которому Вильнев совершенно не был расположен. Ведь этому французу, уже изрядно взгретому Наполеоном за поражение на Ниле [119] Битва на Ниле произошла 1 августа 1798 года, когда французский флот был наголову разбит англичанами, и уйти удалось всего двум военным судам. , хотелось теперь лишь одного — решительно выйти в море, напасть на лучшего флотоводца мира и сходу разбить его. И тем стяжать себе лавры нового Цезаря. Откуда неграмотному человеку знать, что сходу без тщательной предварительной подготовки в этом мире не достигается ничего.