Мария Барыкова - Клаудиа, или Дети Испании

— Да, он не хочет просто завоевать Португалию, ты совершенно права. И не нам он хочет ее подарить, обещая в случае военного конфликта военную поддержку…

— Которой, скорее всего, не окажет, — в тон ему добавила девушка.

— И это верно.

— Так чего же он, в таком случае, добивается?

— Ему нужно, чтобы Португалия закрыла свои порты для англичан. Как ты знаешь, британцы вовсю используют их как базу для ведения военных действий против Франции на континенте.

— А тебе не кажется, что требования Первого консула вполне логичны? Он требует у своего союзника, чтобы тот уговорил своих родственников не вредить ему — вот и все. По-моему, разумно.

— Да ты что? Как я их уговорю?

— А хотя бы точно так же, как Наполеон Бонапарт уговаривает тебя.

— То есть…

— То есть, на самом деле никто не хочет без особой нужды ввязываться в войну. Не хочет этого сам Наполеон. Не хочет и Португалия. Вышли к границам передовые части, а через дипломатов пошли неофициальную ноту, в которой предупреди Карлоту, что лучше пусть они с мужем подчинятся требованию родителей и останутся у власти, чем доведут дело до серьезного военного столкновения с Наполеоном. А также объясни их величествам, что в результате такого столкновения им все равно придется не только закрыть порты для англичан, но и лишиться трона, — спокойно предложила Клаудиа и на миг прижалась щекой к мундирному шитью. Но не успел Мануэль обнять ее, как девушка снова отстранилась и добавила с какой-то непонятной ему злостью. — Или стукни кулаком по столу и скажи этому Наполеону, чтобы он перестал совать свой нос в дела Пиренейского полуострова! — И после этих слов испытующе взглянула в глаза своего облеченного бременем нелегкой власти возлюбленного.

Мануэль опешил и от последних слов, и еще больше от странного жадного взгляда Клаудии. Ему всегда хотелось выглядеть в глазах своей славной маленькой девочки важным и достойным государственным мужем, но сейчас он ясно почувствовал, что не сможет поступить так, как советует ему поступить истинно испанская гордость. И в тот же миг ему вдруг стало пронзительно, до боли ясно, чего именно ждут от него в стране. И почему именно так не любит его народ Испании, причем, чем дальше, тем больше. Но изменить ни своего поведения, ни государственной политики он уже не мог. Слишком глубоко и слишком давно погрязла Испания в соглашательстве с революционной Францией. После стольких лет развала и коррупции ему просто не успеть мобилизовать армию, тем более, теперь, когда передовые отряды самой мобильной на свете армии, имеющей богатый боевой опыт и прекрасных решительных полководцев, уже стоят у границ Испании. Стоило один только раз отступить перед этими воинственными фанатиками, и теперь придется отступать все дальше и дальше…

Но ведь зато в их стране уже столько лет царит мир! И, кто знает на самом деле, что для нее лучше? Нет уж, он истинный Князь мира и не свернет с этого пути, как бы ни давили на него обстоятельства. Когда-нибудь далекие потомки верно поймут его по-настоящему добрые намерения по отношению к родной стране. А современники… Что ж, современники никогда не понимают своих героев. И, видя всю безвыходность своего положения, первый министр королевства пролепетал своей девочке с большими черными глазами, доверчиво смотрящими на него, что подобный ответ равносилен самоубийству, и что в результате здесь завтра же станет королем какой-нибудь очередной брат Наполеона. Сделал же он королем Италии Жозефа! А что может противопоставить ему Испания? Португалия в военном отношении слабый союзник…

— Да, дорогая моя малышка, — продолжал он уже более окрепшим голосом, — Португалия в военном отношении совершенно беспомощна, и ей достаточно лишь погрозить пальцем, чтобы она рассыпалась во прах…

— Ну, так и погрози ей пальцем, — спокойно прервала его Клаудиа, как бы давая понять, что больше здесь и говорить не о чем.

И Мануэль, правильно истолковав ее тон, забыл о государственных делах, сменив их на страстные объятия, в порыве неги называя Клаудиу своей музой, вдохновительницей, девой-воительницей и прочими наисладчайшими именами…

Для дона Мануэля наступил период лихорадочной деятельности. Это был один из счастливейших периодов во все продолжение совместной жизни Клаудии и Мануэля, решившего самостоятельно возглавить экспедиционный корпус, направляемый с угрозой вторжения в Португалию.

Никогда не забудет Клаудиа весь тот восторг приготовлений. Она заказала себе военный костюм, выбрав незаметную и удобную форму королевских егерей. Мануэль, смеясь, сам произвел ее в сержанты и только удивлялся, с какой быстротой она усвоила ружейные приемы, не говоря уже о стрельбе и владении шпагой. Вечерами они занимались стрельбой во внутреннем патио дворца, и когда, направляя ее руку, Мануэль другой крепко прижимал девушку к себе, ей казалось, что слаще мгновений она еще не переживала. Сеньор генералиссимус выехал раньше, во главе войск, а назавтра Хуан с эскортом из шести человек тайно вывез Клаудиу через другие ворота. На следующий день сразу за Кампаменто они соединились, и стройный егерь с выбивавшимися из-под суконной шапки волосами нырнул в огромную карету главнокомандующего…

Дорога шла через равнины Новой Кастилии, через горы Сиерры де Гуадалупе к благословенной земле Эстремадуры, прямо в Бадахос.

Все стояло в цвету, и фруктовые сады плавали в душистом молоке, которое розовело на персиках и грозилось задушить ароматом желтых бутонов наливающейся акации. Белыми и розовыми островами была окроплена сквозная зелень горных склонов. Казалось, цветут не только деревья, но и легким полдневным туманом цветет раскинувшееся впереди море.

Днями было уже жарко, и крупы лошадей лоснились потом. На стоянках лошади жадно тянули воду из ручьев под мшистыми арками крутых мостов.

Дорога змеилась впереди и в полдень пела пылью, а после заката становилась безмолвной от тяжелых рос. Ряд за рядом, светлея, вставали на западе горы.

Клаудиа любила эту поэзию дороги, навеваемые ей вольные мысли и безделье — сочетание сладости и легкой тоски. Где-то совсем далеко гремели и били волны отодвинутой дорожным бездельем судьбы. Настоящего не было, ибо было слишком много счастья. Мануэль! И больше никого — только бряцание уздечки, фырканье лошадей, узор восьми пляшущих копыт да сзади похрустывание осей обоза на поворотах.

Они ехали то шагом, вспоминая прошлое, которое, как казалось Клаудии, так неизбежно вело их друг к другу, то пускали лошадей рысцой, безвольно задумавшись и отдаваясь сиюминутной неге, то наддавали под гору, упиваясь ветром и пугая оглянувшихся случайных прохожих.