Эмилио Сальгари - Сын Красного Корсара. Последние флибустьеры

– Пока что я не могу принять никакого решения. Сегодня вечером жду вас у себя в доме. Там вы сможете поужинать и переночевать. До вечера, храбрецы.

Гасконец и баск, довольные тем, что не вызвали подозрений, отвесили глубокий поклон и стали спускаться в город.

После первого приступа страха, осознав, что в городе собралось достаточно войск, чтобы справиться даже с непобедимыми флибустьерами, горожане начали успокаиваться. Однако на лицах местных жителей дон Баррехо и Мендоса все же читали глубокую озабоченность.

– Дружище, – сказал гасконец, – я нахожу, что мы тоже немножечко взволнованы; пора утешиться какой-нибудь бутылкой. Известно ли тебе, что у меня в желудке уже семь суток и пять часов не было ни капли вина?

– Даже часы посчитал! – расхохотался Мендоса, и его смех вызвал удивление испуганных горожан, заполнявших улочку.

– Став собственником, я научился считать, чтобы не входить в дом дьявола без пиастров.

– И кто же это тебя научил?

– Жена.

– Да эта кастильянка стоит целого Перу.

– Так что теперь в этом деле я чувствую себя неплохо. Я был сыт по горло тем низким ремеслом, которое состояло лишь в том, чтобы приносить стаканы с вином.

– А также осушать их.

– Хорошеньких дыр наделал я в своем погребке, несмотря на протесты жены, которая боялась, что я пущу ее по миру… О! Посмотри-ка, какая любопытная комбинация! Да уж не сплю ли я?

Дон Баррехо остановился посреди улицы, задрав голову и уставившись на старую деревянную вывеску, изображавшую быка.

– Мендоса, читай!.. – сказал он, потрясенный.

– Таверна «Эль Моро» [106] Слово moro означает в испанском языке не только мавра (или мусульманина вообще), но и крупного животного черной масти – в данном случае черного быка. Одновременно этим же словом называют неразбавленное вино. .

– Tonnerre! Кто этот негодяй, который похитил название моей таверны? Я оборву ему уши!

– И что это испанцев вечно приводят в ярость быки!.. Что удивительного, если и здесь нашлась вывеска, похожая на твою?

– И правда, животные ведь так похожи, – сказал гасконец. – Будет лучше, если мы пойдем и свернем шею паре бутылок. Попортим себе немножко кровь.

Он пихнул ногой дверь и вошел в низкое помещение с почерневшими стенами и шатающимися столиками. Резкий запах горелого масла, забродившего мецкаля и сахарного тростника ударил приятелям в нос, так что у них перехватило дыхание. Услышав стук двери, хозяин таверны выскочил из-за стойки с ругательствами, потому что после пинка гасконца дверное стекло разлетелось вдребезги.

Хозяину было под сорок; нос у него загнулся дугой, словно клюв попугая; густые усы украшали лицо; он был худ и высок, подобно дону Баррехо, и весь состоял из нервов и мускулов.

– Канальи! – заорал он. – Моя таверна не собачья конура, чтобы входить таким образом, порази вас сто тысяч молний!.. Я не потерплю здесь насилия даже со стороны офицеров.

Дон Баррехо застыл на месте, ошеломленно разглядывая трактирщика, потом хлопнул себя здоровенным кулаком по каске и закричал:

– Де Гюсак!..

– Баррехо!..

– Tonnerre!..

– Сто тысяч дьявольских молний!.. Что ты здесь делаешь? Я же всего три года назад видел тебя хозяином таверны в Панаме.

– Ах ты, каналья! Ты украл мою прославленную вывеску «Эль Моро».

Трактирщик рассмеялся и пожал гасконцу руку.

– Я надеялся, что она принесет мне удачу, – промолвил он.

– Что-то у тебя чересчур пусто.

– А что ты хочешь, приятель? Солдаты уже три месяца не получали жалованья, и я посчитал, что лучше уж мне самому опустошать мой винный погребок.

Дон Баррехо повернулся к Мендосе, с интересом глядевшему на эту поразительную встречу, и сказал взволнованно:

– Видишь, друг, что уготовила печальная судьба великим гасконцам, уехавшим искать счастья в Америку? Вот маленький благородный человек нашей благородной земли, тысячелетиями кормившей гасконцев, тоже вынужден носить бокалы с мецкалем, подавая напитки даже грязным индейцам. Полагаю, что, кроме нас двоих, в Центральной Америке больше не найдется ни одного гасконца, да и те опустились до такой степени, что стали трактирщиками!..

– Ужас!.. – сказал баск. – Для забияк, превосходно владеющих шпагой, такое занятие не назовешь удачным.

– Погибла Гасконь!.. – воскликнул дон Баррехо, и глаза его увлажнились. – Земля храбрецов вымирает.

– Да брось ты, дружище, – сказал трактирщик. – Гасконь никогда не умрет, хотя ее сыновья вынуждены торговать вином и повесили свои ржавеющие шпаги на прокопченные стены или над камином. Но наши руки сохраняют способность наносить быстрые уколы.

– Ты прав, друг, – согласился дон Баррехо, с готовностью расставаясь с внезапно нахлынувшей тоской. – Мы навсегда останемся самыми грозными дуэлянтами Франции. Эй, Мендоса, протяни свою пятерню моему соотечественнику, и ты, де Гюсак, сделай то же. Пожми руку одного из самых знаменитых флибустьеров, которые только жили под американским небом.

– Флибустьер, ты сказал?

– Тсс! Помолчи пока. Принеси лучше нам выпить, если у тебя в погребке еще остались бутылки.

– Для друзей всегда найдется бутылочка-другая, – ответил трактирщик, исчезая в соседнем помещении.

– Где ты с ним познакомился? – спросил Мендоса у дона Баррехо.

– В Панаме, где он, по-моему, продавал бананы. А что ты хочешь? Америка не создана для гасконцев.

– На что ты жалуешься, плут? У тебя восхитительная жена и погребок с прекрасным ассортиментом вин, который приносит тебе хорошие деньги. Чего тебе еще?

– Чтобы больше ни один сын земли забияк не торговал вином, – ответил дон Баррехо трагическим голосом.

– Но ты же всегда готов пить его.

– Проклятье! Задира, живущий только приключениями, всегда пьет, как губка.

– Тогда оставь на время в покое свою великую Гасконь, которая никогда не была больше любой испанской провинции, и займемся маркизом. Мы пришли сюда не затем, чтобы спорить о твоих соотечественниках.

– Я часто становлюсь тупым, дружище, – сказал дон Баррехо. – Я совсем забыл, что мы пришли в Нуэва-Сеговию ради похищения маркиза де Монтелимара. Этот вельможа нужен нам, и мы повалим его, как раньше свалили Пфиффера.

– К несчастью, маркиз не ходит пить в таверны и хватать его придется не здесь.

– Положись на меня, – ответил дон Баррехо. – Пока что мы проникнем в его дом, и это уже много. Черт побери, мы будем в гостях у маркиза де Монтелимара!.. Этот проклятый маркиз, в сущности, умеет ценить храбрость. Он настоящий кабальеро.

В этот самый момент появился де Гюсак с корзиной, полной бутылок довольно почтенного вида.

– Последние, – с грустной улыбкой сказал он. – Надеюсь, они из лучших. Можете спокойно осушить их; я берег их для друзей, а друзья сюда так и не пришли. Франция очень далеко, да и у буканьеров Мексиканского залива – а они почти все мои соотечественники – есть достаточно оснований не появляться здесь. Даже в Нуэва-Сеговии для них припасено достаточно веревок.