Эмилио Сальгари - Сын Красного Корсара. Последние флибустьеры

– И, мертвая, она теперь будет защищать нас, – сказал Де Гюсак.

– У этого гасконца неисчерпаемая фантазия, – восхитился Мендоса. – Но должен признаться, его находки всегда к месту.

– Тогда пойдем и выловим змею? – предложил де Гюсак.

– Пошли, – согласился Мендоса.

Они отставили аркебузы, взялись за руки, двигаясь теперь, после того как погасили огарок свечи, в полной темноте, и принялись шарить по дну озера в поисках утонувшей рептилии. Найти ее не представило труда, поскольку змеиное туловище занимало почти всю пещеру, развернувшись после смерти во всю длину.

– Взяли! – скомандовал Мендоса, первым натолкнувшийся на змею. – Ого! Да она тяжела, словно десяток кабельтовых от якоря какого-нибудь трехпалубника.

– Взяли! – отозвались оба гасконца.

Дело оказалось не таким легким, как можно было подумать, потому что обитательница пещеры весила так много, словно внутри была набита свинцом.

Руководствуясь слабым светом, проникавшим через входное отверстие, они толкали и тянули змею, пока не дотащили ее до входа в пещеру.

– Прежде чем мы закроем проход, надо бы взглянуть, что там делают испанцы и много ли их осталось.

С другой стороны озера, озаряемого розоватыми отблесками огней, долетал говор множества голосов. Гасконец осторожно высунулся из расселины и огляделся.

– Черт возьми!.. – присвистнул он. – Они расположились как раз возле первого озера и ручья и разожгли несколько костров. Ночь они проведут здесь, надеясь, что собака найдет наши следы.

– Много их? – спросил стоявший позади Мендоса.

– Не могу различить всех, – ответил дон Баррехо. – Мне кажется, что компания собралась большая. Должно быть, это как раз те три сотни, которые преследовали флибустьеров Равено. Дай-ка мне голову мертвой зверюги. Попробую положить ее получше, так чтобы она, даже изрубленная, производила впечатление. Раз-два, взяли!..

Змею снова приподняли и пристроили возле так, чтобы она казалась спящей. Дон Баррехо позаботился, чтобы хорошенько отмытая от спекшейся крови голова была хорошо видна.

– С помощью вот этого чучела мы проведем спокойную ночь, – сказал он. – А теперь, друзья, марш в нашу дыру, и попытаемся уснуть.

Они молча перешли вброд пещерное озерцо и добрались до своего убежища со струящейся сверху холоднющей водой, где попытались устроиться на ночлег и хоть немножко отдохнуть. Снаружи до них больше не долетало никаких звуков. Должно быть, уставшие от долгой погони испанцы заснули у своих костров. Даже собака больше не лаяла; только вода, стекавшая по стенам, продолжала тихо журчать, словно приглашая ко сну.

Испанцы могли спокойно отдыхать на подстилке из мягкой душистой травы, но трем несчастным беглецам, чувствовавшим струящуюся над головой и под ногами воду и даже тяжелые капли, падавшие с потолка, в особенности почему-то на дона Баррехо, было не до приятного отдыха. Всю ночь они то и дело меняли позы, надеясь устроиться поудобнее, однако это ничуть не помогало, и после всякой перемены им начинало казаться, что где-то под скалой, у них над головой, существует другой, более обширный водоем, стремящийся освободиться от запасов влаги в предвидении новых дождей.

В конце концов эта беспокойная ночь прошла, как и всякая другая, и первые лучи рассвета проникли сквозь змеиные кольца к поверхности озерка.

Испанцы на свежем воздухе читали утренние молитвы, как это было у них принято; слышались стук и бряцание оружия. Дон Баррехо, ни на мгновение не сомкнувший глаз, хотел уже было выбраться из своего убежища, чтобы размять ноги, когда снаружи эхом разнеслись крики испуганных людей.

– Змея!.. Змея!.. – вопили испанцы, и крикам солдат вторил отчаянный собачий лай.

Мгновение спустя послышались семь или восемь ружейных выстрелов, и несколько пуль, пролетев над озером, вонзились в крошащуюся породу.

– Испанцы пошли на приступ? – спросили разом проснувшиеся Мендоса и де Гюсак.

– Да, они атакуют рептилию, – смеясь, ответил грозный гасконец. – Смотрите, чтобы вас не задело рикошетом.

Гасконец номер два и баск, не дожидаясь этого распоряжения, уже поспешили укрыться в расщелину, чтобы не стать жертвой какой-нибудь шальной пули. Испанцы тем временем настойчиво обстреливали огромную змею таким количеством пуль, что та то и дело подскакивала, словно живая.

Ураган огня длился несколько минут почти без перерыва, потом наступила глубокая тишина. Должно быть, испанцы убедились, что рептилия мертва.

– Мендоса, – спросил скорчившийся за изгибом стены дон Баррехо, – ты еще жив?

– Да, дружище, – ответил баск.

– А ты, де Гюсак?

– Живее прежнего.

– Поблагодарите гигантскую змею, – сказал дон Баррехо, потом картинно снял шляпу и глубоко поклонился. – Эта бедная зверюга спасла нам жизнь, дети мои. Но без моей превосходной идеи вы бы, к сожалению, сейчас были бы мертвы.

– А для чего же тогда нужны шпаги, закаленные в водах Гвадалквивира? – с иронией спросил баск. – Если они рубят толстую грубую кожу змеи, то легко могут рассечь и человеческую голову.

– Иногда даже десяток голов, если человек, владеющей такой шпагой, храбр и у него крепкая рука, – согласился грозный гасконец.

– А то и сотню, жестокий ты человек, – добавил Мендоса. – Я много лет провел среди самых ужасных флибустьеров, но никогда не встречал никого, подобного тебе. Воистину, дружище, твой калибр – тридцать шестой.

– Что это означает?

– Когда знаменитый флибустьер ван Хорн встречал среди своих людей такую сухую жердь, как ты, он присваивал ему прозвище Тридцать Шестой Калибр. Таковы были самые дальнобойные судовые кулеврины.

Дон Баррехо снова обнажил голову и низко поклонился.

– Но ты-то не ван Хорн и не граф ди Вентимилья, – сказал он со своей обычной серьезностью. – Хотя всегда был славным флибустьером, из тех, что бьются до последнего. Однако я тебе очень признателен за размер, какой ты мне присвоил. Ах, чертовы кулеврины!.. Если нам удастся запустить руки в сокровища Великого кацика Дарьена, придется изготовить для моей жены слиток размером с крупную картофелину и высечь на нем число тридцать шесть. Это будет новая рыцарская ступень его высочества Мендосы Пятьдесят четвертого.

– Почему пятьдесят четвертого?

– Предположу, что у тебя, как у всякого смертного, были предки, что ты родился не из морской пены. Значит, ты – пятьдесят четвертый наследник своего самого первого предка.

– Чтоб тебя черт побрал! – ответил Мендоса, разражаясь смехом.

– Это невозможно, дружище, – сказал дон Баррехо, – потому что дьяволов и чертей я оставил в своем погребе под охраной Риоса. А теперь помогите мне разрубить змеюку, так как испанцы уже ушли.