Эмилио Сальгари - Сын Красного Корсара. Последние флибустьеры

– Да меня тогда бы давно повесили. Эй, Мендоса, а жаркое? Обезьянка должна быть уже совершенно готова.

Приятели погасили огонь, драгинассами очистили ямку и принялись за поиски тушки ая, от которой распространялся аппетитный запах. Де Гюсак снял пальмовые листья, и столь желанный завтрак наконец-то явился.

Троица флибустьеров, привлекаемая запахом ароматных трав… накинулась на жаркое с таким натиском, что вскоре от тушки остались одни кости.

Однако трое изголодавшихся людей неуверенно переглядывались, не решаясь коснуться жаркого.

– Де Гюсак, – спросил дон Баррехо, – что тебе напоминает это жаркое?

– Ребенка. По большим праздникам мне приходилось готовить для кацика детей.

– А еще – дьявола, но я от него не отступлюсь, – отозвался Мендоса.

Он схватил наваху и рассек жаркое, казавшееся скорее человеческим телом, чем тушей животного.

Троица флибустьеров, привлекаемая запахом ароматных трав, наконец-то победила в себе отвращение и накинулась на жаркое с таким натиском, что вскоре от тушки остались одни кости.

– Мясо мне показалось слишком жестким, – сказал после еды дон Баррехо.

– Ну, я не согласен, – возразил Мендоса. – Знаю только, что оно спокойно ведет себя в моем брюхе, которое уже не такое пустое, как прежде.

Де Гюсак одобрил слова баска кивком головы.

– Теперь мы можем идти? – спросил дон Баррехо. – Не будем забывать, что за нами по пятам следует маркиз де Монтелимар, а наши товарищи, возможно, уже достигли берегов Маддалены.

– В путь, – односложно отозвались баск и бывший трактирщик из Сеговии.

От южной оконечности Америки протянулась гигантская горная цепь, образующая становой хребет двух континентов, хотя севернее Панамского перешейка она называется уже не Кордильерами, а Скалистыми горами. Прорезанная гигантскими реками двух континентов, вздымается эта грандиозная цепь до высоты нашего Монблана и даже много выше.

Особенно трудно пересекать эти горы в Центральной Америке, хотя там они гораздо ниже. И в наши дни подъем на Кордильеры как с тихоокеанской, так и с атлантической стороны ставит перед восходителями немало проблем, потому что склоны гор покрыты необозримыми лесами, где путешественники подвергаются опасности заблудиться и умереть от голода. Ну а во времена, когда разворачивается действие нашего романа, сьерры на перешейке были во много раз опаснее, потому что испанцы, занятые только разработкой богатейших месторождений золота и серебра, погубили многие тысячи индейцев, но не построили ни одной дороги.

Страх перед флибустьерами, повсеместно внушающими ужас морскими бродягами, которые разрушили Панаму, убедил испанцев не трогать леса, столь же старые, как мир. Испанцы полагали, что естественных барьеров будет вполне достаточно, чтобы задержать их извечных врагов.

Как легко догадаться, дон Баррехо, Мендоса и де Гюсак, хотя у последнего была маленькая буссоль и он знал приблизительно, где находится Маддалена, быстро потерялись в этих обширных девственных лесах, покрывавших последние вершины сьерры.

Если великие пустыни, непрерывно палимые солнцем, вызывают чувство испуга у путешественников, впервые их пересекающих, если высокие вершины с их сверкающими ледниками, которые окрашивают розовым первые проблески зари или пламя последних лучей заходящего солнца, вызывают чувство восхищения, то девственный лес прямо-таки устрашает и превращает человека в вечно растерянное существо, находящееся во власти постоянной тревоги.

Бесконечный высочайший свод, образованный листьями, по большей части чудовищными, пересекающимися между собой и с многочисленными свисающими фестончатыми лианами, простирается на многие мили над головами путешественников, почти полностью закрывая солнечный свет.

Пугающая полутьма царит в этом огромном зеленом океане; она редеет только к полудню и всего на несколько часов. Лунные лучи тоже редко проникают под полог зелени; в девственных лесах практически нет разрывов, образующих полянки.

Под зелеными великанами господствует удушливая духота, затрудняющая дыхание, а то и просто не позволяющая дышать. Порой становится так жарко, словно сквозь свод просачивается палящий зной, но по большей части под лесным пологом царит влажная, обессиливающая, расслабляющая духота.

Почти полная тишина, сравнимая разве что с той, которая охватывает человека в пустынях, господствует под пологом леса днем, однако ночью начинается ужасный концерт, прекращающийся только с первыми проблесками зари.

Гигантские жабы, свистящие, как паровозы, насекомые, орущие кугуары, фыркающие и рычащие ягуары, гривистые волки, мрачно улюлюкающие во все горло, – все их голоса сливаются в один отвратительный гул.

У человека, который с трудом продвигается по этому бесконечному лесу, почти задыхаясь в тяжелом воздухе, нет уверенности, что он сделает хотя бы десяток шагов, не подвергаясь смертельной опасности.

И больше всего пугают ядовитые змеи, нападающие неожиданно из-под сухого дерева или из кучи опавших листьев на бедного прохожего, которому ничего не остается, кроме как лечь под деревом и ожидать смерти, впрочем не медлящей с приходом. Позднее приходят термиты, объедают плоть, оставляя после себя чистый скелет, который великолепно подошел бы музею или анатомической школе.

Но и это еще не все. Под пологом девственного леса караулит еще немало опасностей. Там обитают вампиры, разновидность летучих мышей, величиной с кота; они поджидают путников, смертельно уставших от долгой дороги; как только те заснут, вампиры присасываются к спящим и пьют их кровь. Кроме того, в лесу водятся ужасные пауки-птицееды, не меньше вампиров охочие до крови; они постоянно сидят в засаде на стволах деревьев. И наконец, во влажных и болотистых лесах многие тысячи пиявок выползают из укрытий и немилосердно впиваются в кожу своих жертв.

Таковы удовольствия, которые доставляют девственные леса, будь то в Америке, Африке или Азии.

И, даже зная о том, каким опасностям они могут подвергнуться, трое приятелей, побуждаемые страхом с минуты на минуту встретиться с жестоким маркизом, торопливо продвигались вперед в постоянном окружении сумеречной полутьмы, не позволявшей им вовремя заметить затаившихся в засаде хищников.

Первый переход привел их на вершину сельвы, но там они остановились, признавшись, что не могут дальше ступить ни шагу.

– Сотня штормов Бискайского залива вам в глотку!.. – воскликнул дон Баррехо, вечно сохранявший чудесное настроение. – Кажется, мы немного постарели, дорогой мой Мендоса. Где те переходы, которые мы совершали вместе с графом ди Вентимильей по лесам Сан-Доминго? Вот их действительно можно было назвать маршами, и мы их выдерживали!