Бернард Корнуэлл - Безумен род людской

— Прости, Уилл, — прервал его Джон Хемингс. Он разговаривал с моим братом. — Чёрный хвост? Оранжевый носок? — Разве у дрозда не чёрный клюв?

— Кого, чёрт возьми, это волнует? — взорвался Кемп.

— У петуха оранжевый... — начал Джон Хемингс, но поспешно отпрянул от разозлившегося Кемпа.

— Никого, чёрт побери, не волнует! — заорал Кемп. — Чёрный клюв, синий клюв, зелёный зад, красный зад, какого хочешь цвета зад, чёрт тебя дери! Может, продолжим?

— Продолжай, — спокойно сказал Алан Раст. — Просто спой последнюю строчку ещё раз.

Уилл проревел последнюю строчку, и Титания проснулась, увидела гротескную фигуру и сказала:

— О, что за ангел пробудил меня?

— Среди цветов, — поправил я Саймона.

— Ох, чёрт, — сказал Саймон.

— Повтори ещё раз, — терпеливо попросил Алан Раст.

Теперь Саймон произнёс правильно. Уилл Кемп запел, а на сцену вышли эльфы Титании. У четырёх эльфов были роли со словами, и их играли ученики, трое остальных были мальчиками из церковного хора лорда Хансдона, и все семеро тихо подхватили песню Уилла Кемпа.

Титания окончательно проснулась и уставилась широко открытыми глазами на человека с ослиной головой. Она сразу влюбилась в него из-за волшебного зелья. Уилл закончил свои строки и ждал. И ждал. Молчание. Только плотники всё ещё работали на сцене. Звенела пила и стучал молоток.

— Титания, — тихо подсказал я, — твоя реплика.

— Прости.

— Прошу, прекрасный смертный, спой... — подсказал я ему.

— Прошу, прекрасный смертный, — поспешил прервать меня Саймон, — спой еще! Твой голос мне... твой голос мне... — Он снова запнулся.

— Чарует.

— ...чарует слух, твой образ пленяет взор. — Саймон выглядел так, будто готов закричать, но опять умолк.

— Ну же, ради бога, — проворчал Уилл Кемп.

— Извините.

— Кому нужны твои дурацкие извинения? Выучи треклятые реплики, безмозглый идиот.

— Здесь дети! — возмутился один из слуг лорда Хансдона, ответственный за мальчиков.

— Дай Саймону страницу, — спокойно попросил мой брат.

Я повиновался.

— Начни со слов «сколько бы она ни кричала свое «ку-ку», — сказал Алан Раст.

Но несмотря на страницы в руке, Саймон снова запнулся, что лишь вызвало град нечестивых и грязных ругательств Уилла.

— Я не могу прочитать, — пожаловался Саймон, — здесь слишком темно.

В большом зале действительно было темно, свет исходил только от высокого эркерного окна, за которым небо Суррея было окутано дымом под тёмными зимними облаками. У меня на столе горели четыре свечи, чтобы облегчить чтение ролей, но там, где репетировали Саймон, Уилл и эльфы, пролегли глубокие тени.

— Ричард, — сказал брат, глядя на меня, — перечитайте это с Саймоном. На скамейке у окна.

Остальные актёры собрались у огня, тлеющего в большом очаге, а мы с Саймоном поднялись к эркерному окну. Я читал реплики Ника Основы, а Саймон проговаривал их. Он помнил все, кроме двух.

— Я их знаю, — сказал он мне.

— Знаешь.

— Но когда здесь Уилл, они вылетают из головы, — печально пожаловался он.

— Уилл может быть пугающим, — сказал я, — но Основа — нет. У него же ослиная голова! Давай еще раз повторим, — предложил я, но он больше не слушал, а смотрел вместо этого на реку — на огромный театр, построенный Фрэнсисом Лэнгли. Леса уже убрали, очевидно закончили черепичную крышу.

— У меня не только Титания, — жалобно звучал голос Саймона. — Я должен ещё выучить роль Эм. У неё много реплик!

«Прекрасная Эм, или дочь мельника» — пьеса, которую труппа представит в большом зале на Двенадцатую ночь, как часть рождественских торжеств лорда Хансдона. Я просиживал на репетициях, благодаря тому, что Исайя Хамбл всё ещё кашлял у себя дома, но радовался, что не выступаю в спектакле. Пьеса по сравнению со «Сном в летнюю ночь» была топорной.

— Эм — хорошая роль, — солгал я, чтобы приободрить Саймона. Он не ответил, даже не взглянул на меня, а вместо этого смотрел на реку, где на фоне тёмного неба выделялся новый театр. — Большой, — заметил я, и Саймон только кивнул, а я вспомнил, как он стоял у стены во дворце возле светловолосого молодого лорда. Я наблюдал за ним. — Интересно, — сказал я, — как его назовут?

— «Лебедь», — ответил он, почти не раздумывая, всё ещё глядя на серую, медленную реку. Наступил отлив, и тонкие пластины льда мерцали на грязных берегах.

— «Лебедь»? — переспросил я. — Откуда ты знаешь?

Он с беспокойством посмотрел на меня.

— Я просто слышал, как кто-то так говорил, — сказал он, краснея. — Может, назовут как-то по-другому. Давай еще раз прочитаем.

— «Лебедь»?

— Начнём оттуда, где я просыпаюсь, — сказал он.

— Я слышал, они ищут актёров, — упорствовал я.

— О, что за ангел пробудил меня среди цветов? — произнёс он. В его глазах блестели слёзы.

Я прочитал следующую реплику Ника Основы, и Саймон ответил, и на этот раз он знал все реплики. Каждую. Когда мы закончили, он улыбнулся.

— Я молодец, правда?

— Ты молодец, — подтвердил я.

— Я знал, что сумею!

— Теперь вместе с Уиллом, — сказал я, и он кивнул. Я крикнул брату, стоящему с другими актёрами у камина: — Он знает роль!

— Ричард, — Саймон схватил меня за рукав.

Его радость от повторения всех реплик без ошибок прошла и снова сменилась страхом.

— В чём дело?

— Тогда спускайтесь, — отозвался брат.

— В особняк есть еще один вход? — тихо спросил меня Саймон. Он наклонился ко мне, и я увидел следы красной марены на его губах.

— Главные ворота на Сент-Эндрю-Хилл, — сказал я.

— Стража меня не выпустит. Мне нужна другая дверь.

— Вы идёте уже, голубки? — рявкнул Уилл Кемп.

— Я не хочу кое с кем встречаться, — прошептал Саймон.

— Я не знаю другой двери, — сказал я.

— Эй, ребята! — нетерпеливо выкрикнул Алан Раст.

— Он знает реплики, — повторил я, чтобы успокоить Алана.

Саймон и впрямь их знал. Титания, царица эльфов, не забыв ни слова, влюбилась в Ника Основу, ткача с ослиной головой.

И Титания знала, что новый театр будет называться «Лебедем».

Лорд Хансдон был щедр. Каждый день он приказывал, чтобы зал хорошо отапливали, и присылал нам эль, хлеб и сыр. Он или его сын, сэр Джордж, иногда приходили проверять работу Питера Стрита, нашего плотника, который со своими четырьмя помощниками закончил обустраивать сцену, возвышающуюся на пять футов. Сейчас они работали над фальшстеной, скрывавшей пространство под галереей менестрелей.

— Мы решили, милорд, — сказал мой брат лорду-канцлеру на следующий день после того, как Саймон Уиллоби спросил меня о другом выходе из особняка, —задрапировать стену и авансцену тканью.