Бернард Корнуэлл - Безумен род людской

— Тканью?

— И вместо дверей, милорд, просто занавесим три входа.

— Закроете стену тканью? — спросил лорд Хансдон. — Я думал, вы собирались закрыть её панелями.

— Мы могли бы это сделать, милорд, и покрасить древесину, как предлагали сначала, но к Рождеству запах не выветрится.

— Ясно, — хмыкнул лорд Хансдон. — Ладно, вонь на Рождество нам ни к чему. Значит, нужно купить ткань?

— Обычную ткань, милорд, скажем, крашеную шерсть?

— Во что обойдётся проклятая материя?

— Рулон тёмно-фиолетового цвета, милорд, шесть пенсов. Мы предпочли бы жёлтый, он на пенс дороже.

— И сколько рулонов?

— По меньшей мере тридцать, милорд,

— Господь всемогущий! Это безумно дорого, вы что, шутите?

— Придется потратиться, милорд, иначе будет вонь, — упорствовал брат.

Лорд Хансдон рассмеялся.

— Придётся потратиться, а? Поговорите с Харрисоном. Я скажу ему, чтобы доставили ткань.

Уолтер Харрисон, управляющий, стремился сберечь деньги хозяина, потому что в тот же день пришёл в большой зал со словами, что в доме уже есть какая-то синяя ткань, и спросил, можно ли её использовать для маскировки грубых деревянных лесов в передней части сцены. Оказалось можно, поэтому через час двое слуг принесли два рулона и попросили спрятать их под сценой. К моему удивлению и удовольствию, с ними пришла Сильвия. Она тайком мне улыбнулась и поклонилась моему брату.

— Её милость спрашивает, можем ли мы пришить белые розы и красные кресты к синей ткани, сэр, — задала вопрос она.

Мой брат рассеянно кивнул.

— Конечно, конечно. — Потом он нахмурился. — Красные кресты?

— Эмблему семьи Беркли, сэр, — пояснила Сильвия.

— Ах, жениха. Да, конечно.

— Я этим займусь, сэр, — сказала она, снова кланяясь, а затем слегка кивнула мне, поднимаясь по временным ступеням на сцену, и исчезла.

— Мне нужно отлить, — заявил я, но никто не отреагировал.

Пайщики спорили о том, как поставить финал пьесы. Мой брат хотел, чтобы эльфы стояли на галерее, а Алан Раст беспокоился, хватит ли свечей для такого пространства, и они не обратили на меня внимания, когда я последовал за Сильвией.

Она стояла в дальней части зала, в тёмном пространстве под галереей менестрелей, которое станет нашей гримёркой. В тени её лицо казалось бледным.

— Я просто хотела тебя увидеть, — сказала она.

— А я тебя.

Я поцеловал её, и она прижалась ко мне.

— Мы так заняты, Рождество не за горами, — сказала она, — шью и то, и сё. Будет свободнее, когда оно закончится.

Я держал её в объятьях, а потом вспомнил вопрос Саймона.

— Есть ли другой способ войти и выйти из особняка? — спросил я её. — В смысле, кроме главных ворот и ворот на конном дворе?

Она откинулась назад, чтобы посмотреть на меня.

— Ты собираешься пробраться ко мне, Ричард Шекспир?

— Конечно.

Она засмеялась.

— Есть дверь с выходом к реке. Но она закрыта на ночь.

— Покажешь?

— Давай быстрей, — поторопила она, — её милость меня ждёт. Пошли!

Она повела меня по узкому проходу, ведущему из буфетного коридора. Мы проходили мимо кладовок, забитых дровами или бочками с элем, а в конце коридора оказалась крепкая деревянная дверь с огромным железным засовом.

— Вот, — сказала она. — Нам разрешено ей пользоваться, но Харрисон всегда посылает слугу до наступления темноты проверить, заперта ли она.

— Тогда я лучше приду, когда будет светло, — сказал я.

Она хихикнула, встав на цыпочки, поцеловала меня и убежала.

Я на мгновение остановился, отпер тяжелую дверь, приоткрыл её и увидел, что она выходит в узкий переулок, ведущий к Уотер-лейн и дальше к реке.

Дождь со снегом перешёл в просто снег. Тяжелые хлопья оседали на грязную мокрую землю переулка, где и таяли, но снег валил вовсю и скоро ляжет основательно. Снег перед Рождеством — это редкость. В январе и феврале это привычно, но до Рождества? Я поёжился, закрыл тяжёлую дверь, задвинул щеколду и пошёл обратно в зал.

— Снег идет, — сказал я.

— Да поможет нам Бог, — проворчал Уилл Кемп.

— Мы можем продолжить? — требовательно спросил Алан Раст.

Сейчас мы репетировали две пьесы. «Прекрасную Эм» и «Сон в летнюю ночь». Мы могли использовать готовую сцену, репетируя при свете фонарей, висящих на галерее менестрелей. Рождество наступало через неделю, и в особняке царила суета, заполнялись кладовые: слуги подвешивали ветчину и закатывали чаны с вином. Они же украсили большой зал остролистом и плющом, а к очагу принесли огромное «рождественское полено». Полено зажгут в Сочельник, в надежде, что оно будет гореть все двенадцать дней праздника, иначе в доме не будет удачи. Оно лежало близко к камину, и из-под коры выползла разбуженная теплом мокрица.

— Мы не сможем пользоваться особняком все двенадцать дней, — объявил мой брат, — за исключением одной утренней репетиции перед выступлением. Запоминайте роли! — С этими словами он посмотрел на Саймона Уиллоби. — Костюмы останутся здесь, и пьеса тоже.

— Я могу забрать свою роль? — спросил Саймон Уиллоби. Он все еще нервничал и боялся Уилла Кемпа, но на репетициях изо всех сил старался, и мне почти не пришлось ему подсказывать.

— Можешь забрать домой «Прекрасную Эм», — сказал мой брат, — но не Титанию.

— Эх. — Саймон выглядел разочарованным.

— Тебе хватит времени выучить Титанию, прежде чем мы поставим свадебную пьесу, — утешал его Джон Хемингс. — Главное — выучи роль Эм.

— Кто-нибудь знает, как там Исайя? — спросил я.

— Кашляет кровью и отплевывается, как я слышал, — со злорадством ответил Уилл Кемп. — Возможно, он умрёт, и его похоронят до Двенадцатой ночи!

— Так что приходи сюда на Двенадцатую ночь, — сказал мне брат. Он посмотрел в эркерное окно, хотя на улице стоял такой сумрак, что почти ничего не разглядишь. — Лучше отправиться по домам, пока снег не усилился. Наслаждайтесь рождественскими днями, господа. Наслаждайтесь рождественской порой.

Я отправился домой один.

Вильгельм-завоеватель увидел изображение принцессы на щите маркиза Любекского, прибывшего в Англию на турнир. Король влюбился в девушку, чей портрет был нарисован на щите, и, узнав, что это принцесса Марианна Шведская, которую удерживал в заложниках датский король Цвено, пересёк Северное море, чтобы ухаживать за ней.

При этом принцесса Марианна была влюблена в маркиза Любекского и не заинтересована в короле Англии, так что она отвергает его сватовство, но не дружбу. Однако принцесса Бланш, дочь короля Дании Цвено, влюбляется в завоевателя. К несчастью для неё, завоеватель не отвечает ей взаимностью, так что принцесса Марианна и принцесса Бланш придумывают план. Принцесса Бланш переодевается принцессой Марианной, и маскировка обманывает Вильгельма Завоевателя, он сбегает с принцессой Бланш, думая, что это принцесса Марианна.