Бернард Корнуэлл - Безумен род людской

— Итак, — бесцеремонно произнесла леди Хансдон, — я ожидала другого. Садитесь.

— Простите, миледи. — Мой брат остался стоять.

— Эту пьесу написали вы?

— Нет, миледи.

— Я так и думала. Пьесе не хватило остроумия. А вы, молодой человек, — она ​​уставилась на Саймона Уиллоби, — не должны забывать свои слова.

Саймон Уиллоби пробормотал согласие. Cквозь блеск пасты из толчёного жемчуга и белил на его лице пробивался румянец.

— Свадебная пьеса... — нервно начал мой брат.

— Лучше, я знаю, намного лучше, — прервала её милость, — но подходящее ли это развлечение, если сыграно плохо? Многие гости снова придут. Возможно, они предпочли бы что-то еще. Жонглёров? Акробатов?

Никто не ответил. Я знал, что думали пайщики: если мы не понадобимся на свадьбе, нам не заплатят за весь труд, вложенный в «Сон в летнюю ночь». Сильвия вместе с другими слугами убирала остатки угощения после рождественского праздника и, поймав мой взгляд, выглядела встревоженной.

— Музыка нам понравилась, — продолжила леди Хансдон.

— Какая она все-таки добрая, — тихо сказал Фил, сидящий возле меня.

— Больше музыки! Больше танцев! — сказала её милость. — Королеве это нравится.

— Её величество посетит свадьбу? — всё ещё стоя спросил мой брат.

— Она не соизволила сказать, будет присутствовать или нет, но если будет, мастер Шекспир, то захочет чего-то лёгкого и остроумного. Никакой вульгарности и грубости.

Она многозначительно взглянула на Уилла Кемпа.

— Мы... — начал мой брат.

— А ещё, — прервала его леди Энн, — она ​​захочет, чтобы актёры знали свои слова! Всё. Приятной трапезы.

И она вышла из большого зала.

Наступило минутное молчание, затем Уилл Кемп громко фыркнул.

— Значит, мы по-прежнему работаем?

— Это значит, завтра снова начнутся репетиции, — ответил мой брат.

На столе остался нож с костяной рукояткой и выгравированной на серебряном навершии розой, и когда пришла леди Хансдон и отвлекла всеобщее внимание, мне удалось засунуть его в рукав. Его можно продать за один-два шиллинга, а для меня каждый шиллинг не лишний. Суровая зима означала опустевший театр, а опустевший театр — бедность.

Мы ночевали в пустой конюшне особняка, потому что наступил комендантский час и мы не могли покидать город. Помню, я смотрел на освещённое свечами окно и размышлял, там ли Сильвия, но не было никакого шанса это выяснить, потому что двери из конного двора в особняк были заперты. Вот такое Рождество 1595 года.

В Стратфорде, в детстве, я с нетерпением ждал Рождества. Мать пекла особые рождественские пироги, традиционное блюдо: измельчённая баранина символизировала пастухов, а тринадцать видов фруктов и специй отвечали за Христа и двенадцать апостолов. Обычно она делала четыре или пять больших пирогов, каждого хватало, чтобы накормить десяток людей, и я нёс их Хамнету Садлеру, пекарю на Овечьей улице, куда наши соседи приносили свои заготовки, чтобы испечь в его больших печах. Потом в эти двенадцать дней мы ходили друг к другу в гости и ели пироги, пели, танцевали и смеялись. Выпивали огромные чаши пряного эля со специями и нарезанными яблоками. Худшие дни зимы, когда пастбища вокруг города и река насквозь промерзали, а колокол Святой Троицы слишком часто звонил, возвещая о чьей-нибудь смерти, ещё предстояли впереди, но в эти двенадцать дней нас ждали только тепло радушных очагов, еда и смех.

Мать верила, что когда колокола в канун Рождества звонят полночь, скот в стойлах и овцы на пастбищах преклоняют колена, празднуя рождение Иисуса. Однажды я ускользнул из дома, чтобы заглянуть в коровник за домом семьи Ларкин.

— Коровы не преклоняли колена, — сообщил я матери рождественским утром.

Она рассмеялась.

— Глупый мальчишка, конечно нет! Они не станут этого делать, когда ты смотришь.

Мы украшали дом гирляндами из плюща, приветствовали ряженых, которые кружили по городу в ярких костюмах, и забывали про тёмные дни. Но той зимой в Лондоне мое Рождество было тёмным. Вдова Моррисон испекла рождественские пироги, но запретила мне их пробовать.

— Ты задолжал мне плату, мастер Шекспир, — сказала она в рождественское утро.

— Я знаю, хозяйка.

Я заплатил ей два шиллинга из тех, что щедро дала мне леди Элизабет, но этого было недостаточно.

— Шиллинг и три пенса! Жду до первого понедельника после Крещения и выставлю тебя на улицу!

— Хорошо, хозяйка.

— На улицу, в снег!

Снег растаял к пахотному понедельнику [9] Пахотный понедельник — первый понедельник после крещения, отмечался как символическое начало пахоты. , а я по-прежнему оставался на чердаке, подозревая, что отец Лоуренс оплатил мои долги за жильё.

— Это вы, отче? — спросил я его.

— Я становлюсь глуховат, Ричард. Как твоя вчерашняя репетиция?

— Паршиво, отче.

— Опять юный Уиллоби?

— Он знает слова, — сказал я, потом пожал плечами, — то есть, знал до Рождества. А теперь? Как только нужно сказать их Уиллу Кемпу, он тут же их забывает.

— Бедняга.

Но Саймона Уиллоби жалел один лишь отец Лоуренс. Декабрь закончился, январь принёс еще больше снега и пронизывающего холода, а Саймон всё силился запомнить реплики Титании. Исайя Хамбл вернулся на несколько дней, но потом опять начал кашлять. Августин Филипс и его ученик ещё болели, и когда мой брат объявил, что закончил новую пьесу, настроение в труппе даже ухудшилось.

Это были хорошие новости. Мы все знали, как его захватил новый сюжет, и он негодовал, что пришлось отвлекаться для написания свадебной пьесы. Брат был полон энтузиазма, когда однажды утром прибыл в большой зал и уронил на большой стол толстую пачку бумаг.

— История, господа, о Ромео и Джульетте, — объявил он.

— И кто они такие, чёрт подери? — поинтересовался Уилл Кемп.

— Несчастные любовники, — ответил брат.

— Это хорошо, Уилл, это хорошо! — немедленно откликнулся Ричард Бёрбедж.

— Скажи, что я Ромео, — проворчал Уилл Кемп.

— Ты... — Мой брат был явно удивлен требованием, как и все остальные, но было ясно, что Уилл Кемп не шутит. — Ромео будет играть Ричард, — твёрдо ответил брат, кивая Ричарду Бёрбеджу, — а Джульетту... — Он резко замолчал. Я подозревал, что он собирался назвать Саймона Уиллоби, но Саймон в последние дни совсем не справлялся, и мой брат не посмел предложить его.

— Если Кристофер Бистон выздоровеет, то отлично подойдет на роль Джульетты.

— Но я подумал... — начал Саймон Уиллоби чуть не плача.

— Кристофер отлично подойдет, — жестоко произнес Алан Раст. — Он не забывает реплики.

— Разве мы, пайщики, не подходим для пьесы? — требовательно спросил Кемп.

— Джульетте тринадцать, — сказал мой брат, — не ответив на вопрос, — так что Ромео не может быть намного старше. Семнадцать? Может, восемнадцать? И у него нет бороды.