Бернард Корнуэлл - Безумен род людской

— Господи Иисусе, — сказал Алан Раст на первой репетиции, — кто написал это дерьмо?

— Не я, — проворчал мой брат.

— Чёрт возьми, где вы это нашли? В канализации? Протараторьте текст побыстрее. Не оставляйте публике времени на размышления.

Вильгельм Завоеватель обнаруживает подлог, но, к счастью, осознает, что на самом деле любит принцессу Бланш, и женится на ней, в то время как принцесса Марианна выходит замуж за маркиза Любекского. Тем временем в Манчестере, Эм, прекрасная дочь скромного мельника, принимает ухаживания трёх мужчин, двое из которых ей не нравятся, и поэтому притворяется слепой, чтобы отпугнуть первого, и глухой, чтобы вызвать неприязнь второго, но в итоге, мужчина, за которого она хотела выйти замуж, оказывается неверным, поклявшимся в вечной любви другой девушке, и Эм выходит за лорда Валингфорда, считающего её слепой, а в ней пробудились чувства к нему. Также выясняется, что отец Эм — на самом деле сэр Томас Годдард, рыцарь, изгнанный из страны Вильгельмом Завоевателем, но вместо бегства из страны он спрятался под личиной мельника в Манчестере. Таким образом, Эм имеет знатное происхождение и может стать подходящей женой для лорда Валингфорда. Вильгельм Завоеватель в исполнении моего брата признаёт несправедливость изгнания сэра Томаса и возвращает ему надлежащее положение, на чём спектакль заканчивается.

— И что сказала Эм милому Валингфорду? — спросил Вильгельм Завоеватель.

Саймон Уиллоби присел в глубоком реверансе.

— Эм отдыхает к удовольствию вашего высочества! — сказал он и замолчал, но пауза затянулась, и со своего наблюдательного пункта наверху я заметил широко раскрывшиеся в панике глаза, потому что слова вылетели у него из головы.

— И стала б... — прошипел я.

— И стала б я женой ему в награду, — пропищал Уиллоби слишком быстро.

— Тогда, лорд Валингфорд, — высокопарно произнёс мой брат, и я услышал облегчение в его голосе, ведь Саймон забыл не так много своих реплик и пьеса наконец заканчивалась, — прими прекрасную Эм. Возьми её и сделай законною женой.

— Идите же готовиться, чтобы мы увидели торжественную свадьбу.

Уходят. Гремят барабаны и трубы. Аплодисменты.

Вялые аплодисменты. Аплодисменты, в которых едва теплилась жизнь, пока леди Анна, жена лорда-камергера, не встала и не воскликнула:

— Отлично сыграно!

После чего все гости, желая быть любезными с её милостью, изобразили энтузиазм, а актёры выстроились вдоль сцены и поклонились залу. Глубоко поклонившись, хотя и быстро, актёры с предельной скоростью, стараясь, чтобы это не выглядело постыдным бегством, вернулись в гримёрку.

— Господи Иисусе, — произнёс Фил, — это провал.

Я слушал пьесу с галереи музыкантов — не лучшее место для суфлёра. Когда я расположился под сценой, никто меня не слышал и приходилось кричать, поэтому я оказался на галерее вместе с Филом и его музыкантами. Иногда я смотрел через балюстраду, наблюдая за актерами внизу. Мой брат надел расширяющуюся к залысинам на лбу плешь, и казалось, будто злобный парикмахер выбрил на макушке контуры песочных часов. Брат, как и все актёры, пропускал реплики, ускоряя спектакль, потому что публика вела себя беспокойно. Многие зевали, а некоторые спали всю пьесу. Возможно, это простительно, потому что только что закончился щедрый праздник. Чтобы прогнать зимний холод, в большом зале полыхал огонь в камине, достойный преисподней, в нём ярко догорали остатки святочного полена и нескольких корзин дров. Слуги бегали туда-сюда, подавая глинтвейн тем, кто ещё не уснул. Вино и тепло — враги актёров. Я наблюдал за Сильвией, которая, уворачиваясь от аристократических рук, наливала вино, а в свободную минутку с восторгом смотрела на сцену. Хотя бы ей нравился каждый эпизод пьесы «Прекрасная Эм, или дочь мельника из Манчестера», но большинство гостей болтали во время действа, смеялись над чем-то своим и явно с облегчением (как и актёры) вздохнули, когда всё закончилось. Несмотря на провал пьесы, гости смеялись. Они вдруг проснулись и наблюдали, как игравший мельника Уилл Кемп вернулся на сцену. Он прошел на авансцену, поднял вверх большие руки и потребовал внимания.

— Господа! Милые дамы! Дорогие джентльмены! — Шум в зале медленно затихал, и Уилл после низкого поклона пообещал им нечто новое и прекрасное. — На свадьбе мы представим новую пьесу. Такую, что вам всем понравится! И уверяю, в ней не будет ни мельника из Манчестера, ни завоевателей из Нормандии. Это будет пьеса, уместная для бракосочетания красавицы.

Это вызвало смех и аплодисменты, а сэр Джордж Кэри, сын лорда Хансдона, заставил дочь встать и выразить благодарность. Элизабет покорно стояла при свете свечей — бледная, застенчивая и милая, а на Уилла Кемпа снизошло внезапное вдохновение.

— Господа! — кричал он. — Милые дамы! Дорогие джентльмены! Прошу внимания, у меня есть стихотворение для невесты.

— Нет, — простонал Фил, главный музыкант, — нет, пожалуйста, нет. Только не песня-перделка, господи спаси!

— Скажите, отчего так тошно мне? — Уилл заговорил женским голосом, высоким и пронзительным.

— Слава богу, — выдохнул Фил. — Не перделка.

— Как обернулась женская судьба моя? — воскликнул Уилл.

Его приветствовали криками, Элизабет Кэри засмеялась, а лорд-камергер одобрительно проревел. Уилл Кемп низко поклонился его милости и поднял руки, чтобы снова успокоить публику. Он, очевидно, решил компенсировать разочарование от пьесы, став «владыкой буянов», традиционным устроителем беспорядков на Двенадцатую ночь.

— Прежде чем уйти в эту прекрасную ночь, — объявил Уилл, — одно последнее стихотворение.

— Нет, — спокойно сказал Фил, — не делай этого, Уилл, не делай этого!

— В одном городишке, — начал Уилл.

— Ох, господи боже, — простонал Фил, — угомонись!

— Жил мальчишка, — продолжил Уилл, — хороший был муж, смотри.

Уилл резко остановился, потому что мой брат с Аланом Растом поспешили на сцену, взяли Уилла за локти и потащили его в гримёрку. Фил, быстро поразмыслив, посмотрел на музыкантов.

— Фанфары! Раз, два, раз, два, три!

Зазвучали барабаны и трубы, плавились свечи, рождественское полено рухнуло в пылающий пепел, а гости смеялись.

Рождество закончилось. Мне оно не понравилось. Я не ощутил никакого праздника, за исключением остатков еды, поданной гостям лорда Хансдона Двенадцатой ночью. Я впервые попробовал холодного лебедя, и по вкусу он напоминал жёсткую, кислую баранину. Марципаны тоже подавали, но я съел слишком много, и меня подташнивало. Труппа угрюмо сидела за столами, где ранее пировали гости, в окружении плавящихся массивных свечей из воска и останков лебедей и гусей. К нам пришла леди Энн Хансдон, бабушка невесты. Мы встали, неловко кланяясь, царапая тяжёлыми стульями по каменным плитам. Слуги, убиравшие остатки пиршества, преклонили колена.