Эрик Хобсбаум - Эпоха крайностей. Короткий двадцатый век (1914–1991)

Тем не менее эти международные структуры были эффективны, по крайней мере для навязывания бедным странам политики богатых. В конце века еще рано было рассуждать о том, что стало ее следствием и какое влияние на ход истории она еще окажет.

Двум регионам предстояло проверить на себе эту политику. Первым из них стала территория бывшего Советского Союза и связанных с ним экономических систем Европы и Азии, лежавших в руинах после падения коммунистической системы. Вторым оказался пороховой погреб третьего мира. В следующей главе мы увидим, что начиная с 1950‐х годов именно здесь складывался самый значительный очаг политической нестабильности в мире.

Анализ послевоенных изменений, происходивших в третьем мире, его постепенного раскола и распада, свидетельствует о важном отличии развивающихся стран от стран развитых. Если к началу “холодной войны” развитые страны характеризовала политическая и социальная стабильность, то развивающиеся страны стали всемирным очагом революций – прошлых, настоящих или будущих. Что касается социалистических стран, то скрытые за их непроницаемым фасадом подводные течения сдерживались властью коммунистической партии и угрозой военного вмешательства СССР. С 1950 года (или даты обретения независимости) по сегодняшний день лишь некоторые страны третьего мира сумели избежать революций, или военных путчей с целью подавления, предотвращения или ускорения революций, или каких‐нибудь иных форм вооруженного внутреннего конфликта. Одним из редких исключений на сегодняшний день остается Индия и некоторые (бывшие) колонии под властью престарелых и авторитарных правителей типа доктора Банды в Малави (бывшее британское владение Ньясаленд) или непобедимого (до 1994 года) М. Феликса Уфуэ-Буаньи в Кот-д’Ивуаре. Таким образом, отличительным признаком развивающихся стран следует признать их постоянную социальную и политическую нестабильность.

Нестабильность третьего мира была очевидна и Америке – “стражу” мирового порядка, – которая связывала ее источники с советским режимом. С точки зрения Америки, эта нестабильность как минимум играла на руку СССР в борьбе за мировое господство. И потому почти с самого начала “холодной войны” США боролись с этой угрозой любыми средствами, от экономической помощи третьему миру и идеологической пропаганды до прямого или скрытого военного вмешательства и даже войны, желательно при поддержке дружественной или купленной местной администрации, но можно и без нее. Поэтому страны третьего мира перманентно оставались территорией войны, в то время как развитые капиталистические и социалистические страны вступили в самый продолжительный, начиная с девятнадцатого века, период мира. Приведу цифры, опубликованные еще до распада Советского Союза: в ста или более “крупных войнах, военных действиях и конфликтах” с 1945 по 1983 год, в основном в странах третьего мира, погибло 19 или 20 миллионов человек. В том числе более 9 миллионов – в Восточной Азии; 3,5 миллиона – в Африке; 2,5 миллиона – в Южной Азии; более полумиллиона – на Ближнем Востоке. И это не считая жертв самого кровавого конфликта тех лет – Ирано-иракской войны 1980–1988 годов, которая на тот момент только начиналась. Страны Латинской Америки пострадали несколько меньше (UN World Social Situation, 1985, p. 14). Корейская война (1950–1953), в которой, по различным оценкам, погибло от трех до четырех миллионов человек (это в стране с тридцатимиллионным населением) (Halliday/Cumings, 1988, р. 200–201), и Вьетнамская война (1945–1975) были самыми масштабными конфликтами такого рода, и только в них были открыто задействованы крупные группировки американских войск. В каждой из них погибло около 50 тысяч американцев. Потери со стороны вьетнамцев и других народов Индокитая оценить сложно, однако, по самым скромным подсчетам, погибло не менее двух миллионов человек. Многие “непрямые” антикоммунистические военные конфликты были не менее кровопролитными, особенно в Африке. К примеру, в Мозамбике и Анголе с 1980 по 1988 год в гражданских войнах погибло около полутора миллионов человек (при населении в обеих странах около 23 миллионов), а 12 миллионов остались без крова или страдали от голода (UN Africa, 1989, p. 6).

Революционный потенциал развивающихся стран был очевиден и коммунистическим режимам, хотя бы потому, что лидеры антиколониальных движений нередко считали себя социалистами, вступившими на тот же путь освобождения, прогресса и модернизации, что и Советский Союз. Некоторые европейски образованные руководители даже считали себя последователями Ленина и Маркса; однако в третьем мире в целом (за исключением Монголии, Китая и Вьетнама) коммунистические партии не пользовались особым влиянием и не были ведущей силой национального освобождения. При этом часть новых правительств сумела по достоинству оценить партии ленинского типа и создать на их основе свои партии. Примером может служить, в частности, партия Сунь Ятсена в Китае в начале 1920‐х годов. Некоторые влиятельные коммунистические партии были впоследствии вытеснены с политической арены (как это произошло в Иране и Ираке в 1950‐х) или уничтожены в результате кровавых чисток, как в Индонезии в 1965 году. Здесь в результате инспирированной, как принято считать, коммунистами попытки переворота погибло около полумиллиона членов коммунистической партии или подозреваемых в симпатиях к ней. Возможно, это было крупнейшее в истории политическое избиение инакомыслящих.