Виталий Раул - Убит в Петербурге. Подлинная история гибели Александра II

Все, как видим, коротко и ясно: для свободного обсуждения вопросов надо устранить тех, кто этому препятствует. Именно так поступал швейцарский крестьянин Телль со своими врагами. Убивать врагов, по Морозову, предстояло до тех пор, пока… Список врагов и последовательность их устранения к программе не прилагались. Николаю Морозову очень нравился его маленький шедевр, и он доходчиво объяснил скупость в изложении основных установок:

«Эта программа была нарочно составлена такой коротенькой, так как я из опыта всей своей прежней деятельности убедился, что чем больше деталей заключается в программе, тем более дает она пунктов для возражения посторонним критикам. На Липецком съезде она была принята единогласно, и было постановлено напечатать ее в первом же номере будущего органа преобразованного Исполнительного Комитета».

На программу, написанную в общем конспиративном стиле, почти не обратили внимания – всем было понятно, зачем здесь собрались. Другое дело – Устав нового Исполнительного комитета партии «Народной воли», который предполагали сделать «боевой группой партии “Народная воля”». Здесь сразу наметили первый нюанс членства:

«К партии этой мог причислять себя всякий сочувствующий, но в ее боевую и руководящую группу он мог быть зачислен только по выбору ее самой».

Рука Александра Михайлова чувствовалась в каждом пункте Устава, начиная с первых двух:

«1. В Исполнительный Комитет может поступать только тот, кто согласится отдать в его распоряжение всю свою жизнь и все свое имущество безвозвратно, а потому и об условиях выхода из него не может быть и речи.

2. Всякий новый член Исполнительного Комитета предлагается под ручательством трех его членов. В случае возражений на каждый отрицательный голос должно быть не менее трех положительных».

На членов Исполнительного комитета накладывался еще ряд ограничений в части их поведения на следствии и в суде: отказ от дачи показаний и признания себя членом Комитета и ряд других. Устав обязывал признавать себя только агентом Комитета. Повседневное руководство деятельностью организации возлагалось на Распорядительную комиссию из трех человек. Морозов был удивлен, когда по баллотировке в Распорядительную комиссию, кроме Александра Михайлова, прошел Лев Тихомиров, а не Квятковский, как предполагали в Петербурге. Третьим в комиссию избрали Михаила Фроленко. По своей наивности Морозов не замечал, что у всего происходившего на съезде есть режиссер, заранее обдумавший, с кем и как он будет работать. Морозову нашлось место в редакции печатного органа партии «Народная воля» вместе с тем же Тихомировым. Кроме того, он был оставлен хранителем бумаг и непременным секретарем партии. После всех процедур обсуждения, утверждения и баллотировки наступил главный момент съезда, когда слово взял Хозяин сходки – Александр Михайлов. Это был третий день съезда, и выступление Михайлова логически завершило встречу партнеров и окончательно прояснило общую задачу:

«Александр Михайлов произнес длинный обвинительный акт против императора Александра II-го. Это была одна из самых сильных речей, какие мне приходилось слышать в своей жизни, хотя Михайлов по природе и не был оратором. В ней он припомнил и ярко очертил сначала хорошие стороны деятельности императора: его сочувствие к крестьянской и судебной реформам, а затем приступил к изложению его реакционных преобразований, к которым прежде всего относил замену живой науки мертвыми языками в средних учебных заведениях и ряд других мероприятий назначенных им министров. “Император уничтожил во второй половине царствования, – говорил Михайлов, – почти все добро, которое он позволил сделать передовым деятелям шестидесятых годов под впечатлением Севастопольского погрома”. Яркий очерк политических гонений последних лет заканчивал эту замечательную речь, в которой перед нашим воображением проходили длинные вереницы молодежи, гонимой в Сибирские тундры за любовь к своей родине, исхудалые лица заключенных в тюрьмах и неведомые могилы борцов за освобождение. “Должно ли ему простить за два хороших дела в начале его жизни все то зло, которое он сделал, затем и еще сделает в будущем?” – спрашивал Михайлов в заключение. Все присутствующие ответили “нет!”… Липецкий съезд был объявлен закрытым».

Николаю Морозову исполнилось в то время 25 лет, но демагогия уже тогда воспринималась им как истина, не требующая доказательств. Этот восторг перед легковесными и вздорными утверждениями он пронес через всю свою жизнь, сохранив это чувство даже после двадцатилетнего пребывания в тюрьме. Энергия графомана, накопившаяся до критической массы в заключении, выплеснулась в многотомных сочинениях, удивлявших современников масштабом своей глупости. Остальные участники съезда отнеслись к словам лидера более сдержанно, понимая, что выход из общества, в которое они вступили, – виселица или, в лучшем случае, тюрьма. Это убеждение несколько скрашивали уверенность Михайлова в успехе задуманного и его впечатляющая финансовая состоятельность.

Вся компания, за исключением Ширяева, Фроленко и Гольденберга, проследовала в Воронеж, где предстояло представить свои наработки остальной «Земле и воле», склонной к диалогу с деревней. В Воронеже собралось всего 19 участников, в основном из ходоков Саратовской губернии. По воспоминаниям Веры Фигнер, все обсуждения протекали миролюбиво и компромиссно, если не считать выступления Плеханова, который весьма остро отреагировал на озвученную Морозовым программу в целом и способ Вильгельма Телля в частности. «И это ваша программа? – вопрошал будущий теоретик социал-демократии. – В таком случае мне здесь делать нечего!» Плеханов ушел прямо с заседания съезда, что произвело на присутствовавших неприятное впечатление, впрочем, его никто не уговаривал. Георгия Валентиновича всегда отличало чувство брезгливости ко всякой уголовщине. Невозможно себе представить Плеханова договаривающимся организовать убийство человека, а тем более убеждающим сделать это других. Этот бескомпромиссный жест на Воронежском съезде украшает его образ настоящего либерала, дружившего прежде всего с совестью. Собственно, с демонстративным уходом Плеханова с Воронежского съезда закончилась «Земля и воля» как организация и как идея мирной пропаганды в народе. Несмотря на принятые в Воронеже компромиссные решения, всем стало понятно: пришли другие люди, с другими целями и возможностями. Хозяин имел право считать себя победителем.

Кроме пленарных заседаний, на съезде в Липецке проходили частные беседы в узком составе и тет-а-тет, которые проводил Александр Михайлов с конкретными исполнителями, ранее им намеченными. Эти беседы сложно реконструировать, но общее их направление сводилось к тому, что вся организация, по мысли Хозяина, должна была сосредоточиться на устранении императора и сделать это посредством применения динамита. Предполагалось использовать для этого ежегодную поездку Александра II в Крым, на отдых. Задача, поставленная Михайлову генералом Черевиным, звучала просто: из Ливадии император в Петербург вернуться не должен. Как правило, царская семья возвращалась из Крыма поздней осенью. Императорские поезда, царский и свитский, ходили парой, один за другим, с интервалом в полчаса. Для начала требовалось оперативно подобрать удобные для минирования участки: под Одессой, Александровском (Запорожье) и под Москвой. Маршрут возвращения императора из Ливадии мог быть только в двух вариантах: из Одессы или из Симферополя. Предстояло подготовить минирование всех трех пунктов не позднее середины октября 1879 года. Конкретные указания исполнителям Михайлов давал уже в Липецке: на юг, в Одессу, руководителем группы подрывников был назначен Николай Колодкевич, в Александровск должен был отправиться Желябов, а под Москвой Хозяин решил поработать сам. Финансирование операции было щедрым: руководители групп могли арендовать квартиры, нанимать подсобных рабочих и гужевой транспорт. Взрывчатка (динамит), спирали Румкорфа, элементы Грене и мотки изолированных проводников доставлялись на место разъездными агентами Пресняковым и Баранниковым. Техник Ширяев мотался по всем точкам, объясняя технологию работ, правила обращения с приборами и схемы их подключения в электрическую цепь. Исключение составляла Одесса, где Колодкевич обзавелся своим собственным техником – Н.И. Кибальчичем. Ширяев рассказывал о своей командировке в Одессу: