Алексей Витаков - Ярость Белого Волка

– Просил он узнать: прощают ли его?

– Как звать? – спрашивает Никон и смотрит на Шеина.

– Звать его, отцы наши, Курбатом Никифоровым. И мы за него всем миром просим! – Старуха шумно выдохнула и перекрестилась.

– Есть такой, – отвечает дьяк. – Чего скажешь, Михайло Борисыч? Этого мы за измену поймали, дурак дураком – вляпался по глупости. Я ему задание давал – справился Курбат, а еще, видишь, и сверх того сослужил.

– Сам решай, Никон Саввич, – отвечает Шеин, – глубину твоих замыслов не мне постигать, простому воеводе!

Никон смотрит на застывшие лица абрамихиевских крестьян. И вдруг замечает чуть в стороне Анастасию:

– Всем миром, говорите?!

Крестьяне дружно кивают.

– Ну пусть вертается. Хватит ему по лесам воевать. Здеся нужен. И еще. Ежли удастся весточку до Ваньки Зубова донести, то передайте, что и его прощаем.

– Спаси тя Бог, защитник наш! – Старуха часто кивает и скрывается в толпе крестьян.

– Прощаем! – твердо говорит Никон, глядя на Настю, на бледном лице которой вспыхнули крупные слезы.

– Прощаем, – возвысил голос дьяк, – стрельца Курбата Никифорова и, – замешкался, – Ивана Зубова. Ждем обоих в городе, где определим их место в осадной жизни!

Крестьяне еще долго провожали глазами Горчакова, Шеина и Олексьевича, пока те не скрылись за углом судебной избы.

Воевода торопился на стену, ему не терпелось увидеть войско подошедшего маршала Потоцкого. Тревога раскаленным обручем сдавливала его грудь. Он легко взбежал по извилистому крепостному ходу на стену. Прошел между расступившимися стрельцами на верхний ярус Копытецкой. Ничего хорошего, естественно, он увидеть не ожидал, но открывшаяся глазам картина заставила содрогнуться сердце.

Раскинувшийся лагерь польского войска простирался от горизонта до горизонта. В небо поднимались плотные клубы дыма от походных костров, кричал скот, огромные машины, похожие на гигантских журавлей, выгружали из телег пушки, тысячи солдат рыли траншеи, возводили частокол, насыпали рвы. Взад-вперед сновали небольшие конные разъезды. Реяли знамена. Летели на самых быстрых конях в разные концы лагеря гонцы. Били барабаны. Играли флейты.

– Лепо. – Никон кивает, глядя на Шеина.

– Напужался, Никон Саввич? – отвечает Шеин, не отрываясь от зрелища.

– Есть где с сабелькой погулять! – говорит Горчаков, но тут же осекается, видя забегавшие желваки на скулах воеводы.

– Этакой силой они кольцо замкнут. – Никон сдувает упавший на глаза волос.

– Как скоро, думаешь? – спрашивает Шеин.

– Думаю, недели хватит!

– Нужно бы разузнать, где у них склады с продовольствием и с порохом. – Воевода с выдохом отходит от зубцов. – Поглядели – и хватит. Незачем душу смущать.

– Лазутчика бы нам у них своего. Ванька, вишь, открылся. А другого у меня пока нет.

– Плохо. – Шеин бьет кулаком по своей ладони.

– Они есть, Борисыч, но все бестолковы. Таких, как эта сволочь Зубов, поискать.

– Чего сейчас-то его сволочить? Сволочь, он и есть сволочь!

– Чего простил тогда?

– Так хоть и сволочь, но теперь-то за нас! – Никон кривит рот усмешкой. – За кого он, одному Богу известно. Чего от него ждать? Сам за себя он, я думаю.

– Нужно бы его быстрее вернуть в город. – Шеин давит каблуком кирпичную крошку. – Он по их лагерю ходил, как у себя дома. Может, чего и высмотрел.

– Наверняка высмотрел! – кивнул Никон. – Тот еще!..

– Как это можно сделать?

– Как? Людей отправить. Есть у него тут девка, Анастасией зовут. Она, думаю, выведет.

– Давай, Никон Саввич, нам эти сведения, ох как нужны! А потом уже и вылазную готовить будем.

Сосновский подошел к палатке палача и несколько раз кашлянул в кулак. В палатке что-то звякнуло, заскрипел отсыревший войлок.

– Господин Мцена, вы спите или считаете деньги?

– Сигизмунд не обманул – зарплата, как договаривались! – послышался хриплый ото сна голос палача.

– Как сегодняшний рейд? Никто не попался в ваши сети?

– Нет. Но он придет. Сердцем чую, придет. Он почувствовал вкус легкой крови. И плевать, что кровь лошадиная. Но им всецело владеет мысль о своей незаурядной миссии. Партизаны любят становиться частью чужого мифа. Я выхожу, пан Сосновский.

Полог палатки откинулся, и показалась взъерошенная голова Мцены:

– Сегодня чудесный денек! Что скажете?

– Я не против того, что сегодня чудесный денек. Ночью подошло войско маршала Потоцкого. Сапега меня уже представил командиру разведки Потоцкого. Теперь я перехожу под его командование.

– Вы хотите сказать, что я тоже должен перейти под начало другого палача?

– На сей раз ваша шутка имеет под собой реальную основу.

– Обожаю шутки, особенно во время колесования! – Мцена блаженно щурился, подставив лицо под лучи зимнего солнца.

– Мне незнакома эстетическая сторона мучений нового палача. Прошу вас поторопиться, пан Мцена.

– Так вы не шутите, Друджи?

– Ни в коей мере.

– Интересные новости. – Мцена выпрямил затекшую спину.

– Канцлер не очень доволен тем, как идет следствие по поводу убитых лошадей. Судите сами, прошло несколько месяцев, а никакого волка нет.

– Вы имеете в виду, что его нет в клетке у канцлера Сапеги?

– Именно это я и имел в виду. – Сосновский поправляет опоясывающий ремень. Глухо звякает гарда шпаги.

– Вы прямо при параде сегодня? – спрашивает Мцена, глядя на перевязь.

– Чего и вам советую.

– Тогда возьму капюшон. Совершенство моих черт не каждый палач выдержит.

– Ваше лицо вызывает такой же прилив светлых чувств, как и ваша маска. Думаю, капюшон подойдет лучше для официального представления.

– Быть по-вашему, Сосновский. Вы со мной?

– Да. Вы ведь пока еще находитесь под моим командованием.

– Мне приятно это осознавать, черт подери! Это далеко?

– Придется ехать на лошадях. – Разведчик показал рукой в сторону двух гнедых. – Они в почтенном возрасте, пан Мцена. Так что нам нечего бояться.

– С некоторых пор не люблю лошадей! – Мцена подошел к лошади и погладил лоснящийся круп.

Лошади медленным шагом повезли своих седоков через весь лагерь. Капюшон на Мцене был настолько глубок, что закрывал большую часть лица. От этого вид палача делался еще более зловещим. Солдаты расступались, пропуская всадников, телеги со скрипом отъезжали в стороны, костры гасли, в котлах переставало булькать варево. Сама смерть касалась своим дыханием всего на своем пути.

– Очень забавная традиция – представлять друг другу палачей. А как зовут моего нового начальника? – Мцена повернул лошадь, чтобы не наехать на вставшую на пути палатку.

– Рафал Кобин! Слышали о таком? – отвечает Сосновский, следуя за Легким Вороном.

– Очень отдаленно. – Мцену словно ударили по лицу, которое тут же покраснело. Спас глубокий капюшон. – А как происходит подобное знакомство?