Ольга Роман - Ибо крепка, как смерть, любовь… или В бизоновых травах прерий

Мэдилин не придала значения тому моменту, что Хелен очень быстро покинула вдруг общество матери и своей подруги за накрытым к чаю столом, даже и не успев притронуться к чашке. Конечно, непонятно, но девочка почему-то вспомнила, что именно сейчас ведь должна посмотреть на лошадей, собрала с собой узелок и убежала. Мэдилин лишь пожала плечами.

А потом они разговорились с Уинаки. О чем-то, не имеющем значения, о чем-то своем и родном обеим. В задушевном и тихом разговоре Уинаки как-то самим собой упомянула и о том, что она уже совсем скоро выходит замуж.

Мэдилин почувствовала в ответ невольную печаль. Время летит. Летит так быстро, что и не заметить. Вот вчерашние девочки становятся невестами и женами.

– Ты рада, моя дорогая? – заметила она. – Или это воля твоих родителей?

– Я люблю другого, – просто и печально сказала Уинаки.

Мэдилин с ответной грустью во взгляде посмотрела на нее. Мир, этот мир. В котором всё как всегда. Горесть и печаль. Боль и все скорбные чувства.

– Но я думаю, что всякие родители любят ведь свою дочь и не отдадут ее замуж за плохого и злого человека, наверное, это достойный избранник, как ты думаешь, Уинаки? – попыталась она найти свои слова утешения.

– Все так, миссис Мэдилин, – поддержала ее девочка. – Сколкз Крылатый Сокол, конечно же, станет смелым и великим воином и когда-то он мне, наверное, даже и нравился, хотя я и не понимала этого, потому что была еще слишком мала. Но в моем сердце уже всегда будет другой человек.

– Может быть, тогда все-таки можно уговорить отца и мать, и они поменяют свое решение? – предложила Мэдилин заведомо безумный, как она сама понимала, ход развития событий. Но она ведь должна была все-таки что-то сейчас сказать.

– Нет, моя беда не в воле моих родителей. Они очень любят меня, и хотя мы со Сколкзом остались последними дакота из своего племени, и эта свадьба просто не может не состояться, я знаю, что я упросила и умолила бы их, но я ведь люблю того, кто никогда не полюбит меня…

Уинаки помолчала.

Мэдилин как раз встала из-за стола и стояла спиной к ней, убирая сполоснутые чашки на полку. Поставила одну. Осталось поставить другую. Она невольно на миг забыла, зачем у нее в руках эта чашка, когда голос девочки прозвучал наконец снова.

– Я люблю Натаниэля, – сказала та.

Мэдилин передумала ставить свою чашку на полку. Она снова села к столу и налила чая. Помешала ложечкой.

Она не думала. Мэдилин никогда не думала так о своих детях. Они были еще детьми. Но они были уже выросшими детьми. Это был новый мир. Новые опасности. Она не сомневалась в чистом, горячем и нежном чувстве Уинаки. Первая любовь. Только где-то рядом ведь и такие взрослые страсти. Да, всё так, подумала Мэдди. Но Натти все-таки еще совсем мальчишка. Девочки взрослеют раньше. У Натаниэля все равно его лук и стрелы, и его дружба с Текамсехом, и словно бы и ничего другого вокруг. А еще он все равно должен был все знать: «А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем» (Мф. 5:28).

Наверное, она слишком задумалась. Молчание стало затянутым.

– Может, я не знаю своего сына, – начала Мэдилин, – но я почему-то думаю, что Натаниэль весь в своих приключениях с луками и стрелами и меньше всего может думать о том, чтобы у него появилась бы вдруг невеста, даже такая красивая и замечательная, как ты, Уинаки, Первый Утренний Луч…

– Вот всё ведь так и есть. Он не замечает и не видит меня, – тихо произнесла Уинаки. – И никогда не заметит и не увидит…

Мэдилин посмотрела на нее. Ее серо-зелено-карие глаза засветились таинственным, задумчивым светом. Словно просторами прерий и далями памяти. Горькой грустью бизон-травы. Но вместе с тем и тайным, сокровенным счастьем.

– Я понимаю, что ты меня сейчас не послушаешь, но знаешь, то, что ты думаешь, что твое счастье – это он, это ошибка и это ты придумала себе сама. Я тоже когда-то не верила, когда мне так говорили. Я говорила, что мама просто ничего не понимает. Я не буду тебе ничего говорить и ни на чем настаивать. Но я тебе просто расскажу одну историю. А правда это или нет – я думаю, ты решишь сама. Давай, нальем с тобой еще чаю? И там где-то ведь оставалась еще шоколадка. Из Милуоки, представляешь? Так вот. Это тоже было где-то под Милуоки. Жила одна девочка. И выросла, и полюбила. Горько и невпопад. Обычная история. Потом просто вышла замуж. И поняла, что только так, как получилось, только так и есть ее счастье. Была свадьба, как в сказке. Были дни и годы, и любовь, и забота. Будет вечность, и все будет точно так же. И нет никакого другого человека на свете. Сейчас уже выросли дети.

Мэдилин на мгновение умолкла.

– Сына зовут Натаниэлем, – закончила она.

Уинаки посмотрела на нее. Она думала, что слушала какую-то общую историю, какую-то легенду, нравоучение. Но концовка рассказа была так неожиданна и реальна. Вот только светлоголовый американский мальчишка, друг ее брата, был ведь таким милым и дорогим сердцу.

– Но я люблю Натаниэля, – уже со слезами в голосе заговорила она. – Я так рада, когда его вижу. Мне так больно, что все напрасно. Почему? Я думаю о нем, я всегда помню его. Почему? Почему все так больно? Крылья, у меня ведь были словно крылья. И больше нет. А я ведь никогда не полюблю так никого другого. Я буду всегда любить только его, – она закрыла лицо руками и заплакала. Тихо и горько.

Мэдилин, конечно же, не нашла слов. Она просто обняла ее. И сама смахнула невольные слезы. Крылья. Люди всегда ищут крылья. Как когда-то искала она. Но в крыльях – всегда обман, всегда ложь [89] «Где разгорячение, там нет истины, оттуда не может произойти ничего доброго, ничего полезного: тут кипит кровь, тут дымится и строит воздушные замки лжеименный разум» (Игнатий Брянчанинов). . «Смотри за твоими водами (сердечными чувствами), чтобы они текли тихо, как сказал Пророк о водах Силоамских: “воды Силоамли текущия тисе” (Ис. 8, 6) » [90] Игнатий Брянчанинов. . «С премудростию зиждется дом, – говорит Писание, – и с разумом исправляется» (Притч. 24:3) [91] «Спасительно наставление Священного Писания и святых Отцов – предварять все действия наши богоугодным судом, подвергать этому суду все намерения наши, все помышления, все сердечные стремления и влечения, направлять и внутреннее и внешнее жительство по слову Божию, по разуму Божию. Без этого поведение наше не может быть ни благоразумным, ни добродетельным, ни богоугодным» (Игнатий Брянчанинов). …

– Дорогая моя девочка, – прижала она ее к себе, – где же мне найти для тебя утешение? Нет такого утешения в твоей печали, чтобы найти его от человека. Но мы не знаем, мы никогда не знаем, как все будет лучше. Не надо, Уинаки, милая, не надо. Всё обманы, всё миражи и страсти. А любовь – она у Бога. И никогда не перестает…