Ольга Роман - Ибо крепка, как смерть, любовь… или В бизоновых травах прерий

«Будем благодарить Бога во всех случаях, ибо в этом и состоит благодарение. Благодарить в счастье – легко, здесь сущность дела побуждает к тому, достойно удивления то, если мы благодарим, находясь в крайних обстоятельствах. Если мы за то благодарим, за что другие богохульствуют, от чего приходят в отчаяние, – смотри, какое здесь любомудрие: во-первых, ты возвеселил Бога, во-вторых, посрамил диавола, в-третьих, показал, что случившееся ничто. В то самое время, когда ты благодаришь, и Бог отъемлет печаль, и диавол отступает. Если ты приходишь в отчаяние, то диавол, как достигший того, чего хотел, стал возле тебя, а Бог, как оскорбленный хулой, оставляет тебя и увеличивает твое бедствие.

Если же ты благодаришь, то диавол, как не получивший никакого успеха, отступает, а Бог, как принявший честь, в возмездие награждает тебя большей честью. И не может быть, чтобы человек, благодарящий в несчастье, страдал. Душа его радуется, делая благое, в то же время совесть веселится, – она услаждается своими похвалами, а душе веселящейся нельзя быть печальной… Нет ничего святее того языка, который в несчастьях благодарит Бога. Он поистине ничем не отличается от языка мучеников и получает такой же венец, как и те. Ибо и у него стоит палач, принуждающий отринуть Бога богохульством, стоит диавол, терзающий мучительными мыслями, помрачающий душу скорбью.

Итак, кто перенес скорбь и благодарил Бога, тот получил венец мученический. Если, например, болеет дитя, а мать благодарит Бога, это венец ей. Не хуже ли всякой пытки скорбь ее? Однако же она не заставила ее сказать жестокое слово. Умирает дитя, – мать опять благодарит Бога. Она дщерью Авраама сделалась. Хотя она не заклала дитяти своей рукой, но радовалась над закланной жертвой, а это все равно: она не скорбела, когда брали у нее дар Божий».

Он стоял, совсем такой же, какой и был всегда, казалось, такой недавний ведь совсем еще ребенок, такой недавний просто юный кадет со своего Вест-Пойнта. Только что-то новое было в нем. Свет ли глаз, исчезла ли прежняя ребячливость… Какая-то новая серьезность. Словно тень и печаль какой-то тайной памяти во взгляде.

Мэдилин чуть прикоснулась к колодке за наградную медаль на его мундире. Обтянута голубой муаровой лентой, прямо совсем цвета одного из оттенков его глаз. Пять белых звезд по ней.

– Вот ты и стал великим воином, как когда-то хотел, – заметила она.

– Только мне уже все равно, – улыбнулся Натаниэль, но тень грусти осенила эту улыбку. – Потому что я остался жив, но другие погибли. Вот и вся слава.

– «Да молчит вся земля…» [143], – тихо, в тон его прозвучавшего голоса, произнесла Мэдилин. Тихим эхом. – Да, Натти.

Он кивнул и устроился у края стола, как когда-то тогда, когда они сидели здесь со Сколкзом. Словно вернувшийся откуда-то с дальней дороги утомленный и печальный лев. Наверное, он тоже вспомнил детство. Вспомнил Сколкза. Его ненависть. Обыкновенно ему было все равно, но иногда она все-таки задевала. Сейчас он не понимал. Сейчас все казалось таким мелочным и ничтожным. Любые обиды, чувства, возмущения. Перед лицом смерти. Перед лицом жизни в крылу смерти. Потому что в любой момент того другого человека может ведь не стать. И тебя может не стать. О чем тогда досада и что делить? «Воистину суета всяческая, житие же сень и соние, ибо всуе мятется всяк земнородный, якоже рече Писание: егда мир приобрящем, тогда во гроб вселимся, идеже вкупе царие и нищии» [144].

Натаниэль поднялся к себе наверх, достал томик псалмов Давида царя. Одна и та же книга в горе и в радости, в печали и в счастье. Но вот так он ее еще не понимал. Сейчас понял. Ее ведь читают и по усопшим [145]. По тем, кого больше нет. Но кто все равно ведь есть. Много. Было слишком много всего в этом противостоянии Севера и Юга. Но его лучшие друзья остались живы. Главное, его лучшие друзья остались живы. Может быть, он и не взял бы и не понял вот так сейчас этой книги. Все-таки не было ведь самой большой боли по сердцу. Но не стало верховного главнокомандующего армией. Президента Авраама Линкольна. Вроде Натаниэль столько всего видел. Но это было невозможно. Этот выстрел, эта смерть [146]. Не на войне. Когда уже победа. Когда мир. Когда весна и налетает своими порывами теплый, сырой ветер с Юга. И растаял снег. И мокрая, весенняя земля. А он только вчера был – и вот его нет. Конечно, чужой и незнакомый человек. Но все равно ведь – верховный главнокомандующий. Его ведь все знали. Он приезжал на реку Энтитем, говорил речь при Геттисберге. А еще он вручал ему Медаль Почета, поздравлял и пожимал руку. И вот его больше нет. А жизнь идет дальше. Только не поверить и не понять, как она может вот так идти дальше, как ни в чем не бывало. Но так и может ведь продолжаться. Жизнь – как жизнь. «А Господь – во святом храме Своем: да молчит вся земля пред лицом Его!» (Авв.2:20)

От Манассаса до Ричмонда. Он был верховным главнокомандующим. Останется только имя. Имя, которое даже не помянуть на панихиде. Не записать в помянник. Просто тайная память сердца. «Брат не избавит, избавит ли человек?» (Пс.48:8) Неправославная страна. Неправославный президент. Забудь. Что, где и как, и почему. «И положи тму закров Свой, окрест Его селение Его: темна вода во облацех воздушных» (Пс.17:12). « Сказанное в семнадцатом псалме: “положи тму закров свой”, – означает, что бездны судов Божиих непостижимы, неисследимы и не уяснены» (прп. Нил Синайский).

Натаниэль положил Псалтирь. «Сохранихся, и убояся сердце мое от гласа молитвы устен моих…»; «Я услышал, и вострепетала внутренность моя; при вести о сем задрожали губы мои, боль проникла в кости мои, и колеблется место подо мною» (Авв.3:16).

– Как не умолим Бога, прося за них? Но это (говорим) о тех, которые скончались в вере.

«Впрочем, есть плачь мирской, печаль мира сего: плачет бессильная злоба; плачет униженная гордость; плачет неудовлетворяемая суетность; плачет оскорбленное самолюбие… и мало ли бывает суетных слез? Сколько неудовлетворенных страстей, сколько малодушных – столько и пустых слез, но это слезы грешные, слезы бесполезные, слезы крайне вредные для плачущих, ибо они причиняют смерть души и тела. « Сего мира печаль смерть соделовает» (2Кор. 7, 10) . Но о чем же именно должно нам плакать? Во-первых, плачь о том, что ты осквернил и непрестанно оскверняешь в себе образ Божий грехами своими. Подумай, человек: Бог изобразил Себя в тебе, как солнце изображается в капле воды, ты сделан как бы некоторым богом на земле, как сказано, «Аз рех: бози есте, и сынове Вышняго вси» (Пс.81:6) , а ты ежедневно бросаешь в грязь, окаляешь этот образ страстями житейскими, пристратием к миру, неверием, гордостию, ненавистию, завистью, невоздержанием и пьянством и прочими страстями, и чрез то крайне прогневляешь своего Творца и раздражаешь Его долготерпение. Достойно и праведно плакать об этом день и ночь. Плачь же!