Ольга Роман - Ибо крепка, как смерть, любовь… или В бизоновых травах прерий

Она услышала легкий шелест платья вошедшей в горницу матери.

– Не грусти, Нелл, – заметила Мэдилин. – Это жизнь. Что поделаешь, такая уж она – терния и волчцы, и печали.

Она присела к столу и вздохнула. Поймет ли, услышит дочь? Не умела она говорить слова утешения, не умела. Никогда не находила, как все сказать лучше. Говорила, как получалось.

– Я потеряла радость, мама, – тихо сказала Хелен, усевшись напротив.

– Все когда-то теряют радость. И снова находят. Я тоже теряю и нахожу, – вздохнула Мэдилин, и Хелен, наверное, впервые в жизни заметила, каким же усталым и горестным может быть взгляд этих таких дымных сейчас, серо-карих и одновременно чуть зеленоватых глаз. – Надо просто переждать это время: «Достойная бо по делом наю восприемлева» (Лк.23:41). Главное – не барахтаться и не метаться из стороны в сторону. Просто держаться ограды Церкви и предания от святых Отцов. Господь все управит. «Господь крепость людем Своим даст, Господь благословит люди Своя миром» (Пс.28:11).

Хелен посмотрела на нее:

– Но если все в жизни так, но если вся жизнь такая, то как тогда жить? Ведь так хочется жить радостно и счастливо. По правде и всегда радостно и счастливо, а не так, как ты говоришь – когда вот такие у тебя радость и счастье, которые ведь через боль, через печаль…

«Что без скорби сделаешь, то непрочно бывает; и что посеешь, да слезами не польешь, то худо всходит», – вспомнила Мэдилин. Сказано святыми Отцами. И хочешь – не хочешь, а будет так, как будет.

– Как тогда жить? – собралась она наконец с мыслями. – Так и жить. С Господом Богом. С благодарением и славословием. Ты меня не послушаешь, Нелл. Но ты не слушай. Ты просто попробуй. Это ведь не я придумала, что говорю. Это все сказано святыми Отцами. Ты у меня всегда была боевая девочка. У тебя все получится. Вот, почитай, – пододвинула она к ней книгу. – Посмотри, как хорошо ведь написано.

«Слава Богу…» [136]

«Слава Богу ! Могущественные слова! Во время скорбных обстоятельств, когда обступят, окружат сердце помыслы сомнения, малодушия, неудовольствия, ропота, должно принудить себя к частому, неспешному, внимательному повторению слов: слава Богу ! Кто с простотою сердца поверит предлагаемому здесь совету и при встретившейся нужде испытает его самым делом: тот узрит чудную силу славословия Бога; тот возрадуется о приобретении столь полезного, нового знания, возрадуется о приобретении оружия против мысленных врагов, так сильного и удобного. От одного шума этих слов, произносимых при скоплении мрачных помыслов печали и уныния, от одного шума этих слов, произносимых с понуждением, как бы одними устами, как бы только на воздух, содрогаются, обращаются в бегство князи воздушные; развеваются, как прах от сильного ветра, все помышления мрачные; отступают тягость и скука от души; к ней приходят и в ней водворяются легкость, спокойствие, мир, утешение, радость. Слава Богу !

Слава Богу ! Торжественные слова! слова – провозглашение победы! слова – веселие для всех верных рабов Бога, страх и поражение для всех врагов Его, сокрушение оружия их. Это оружие – грех; это оружие – плотский разум, падшая человеческая премудрость. Она возникла из падения, имеет начальною причиною своею грех, отвержена Богом, постоянно враждует на Бога, постоянно отвергается Богом. К уязвленному скорбию напрасно соберутся все премудрые земли; напрасно будут целить его врачествами красноречия, философии; тщетен труд самого недугующего, если он захочет распутать многоплетенную сеть скорби усилиями собственного разума. Очень часто, почти всегда разум совершенно теряется в этой сети многоплетенной! часто видит он себя опутанным, заключенным со всех сторон! часто избавление, самое утешение кажутся уже невозможными! И гибнут многие под невыносимым гнетом лютой печали, гибнут от смертной язвы, язвы скорбной, не нашедши на земле никакого средства, довольно сильного, чтобы уврачевать эту язву. Земная премудрость представала со всеми средствами своими: все оказались бессильными, ничтожными. Пренебреги, возлюбленнейший брат, отверженною Богом! Отложи к стороне все оружия твоего разума! Прими оружие, которое подается тебе буйством проповеди Христовой. Премудрость человеческая насмешливо улыбнется, увидя оружие, предлагаемое верою; падший разум, по своему свойству вражды на Бога не замедлит представить умнейшие возражения, полные образованного скептицизма и иронии. Не обрати на них, на отверженных Богом, на врагов Божиих, никакого внимания. В скорби твоей начни произносить от души, повторять – вне всякого размышления – слова: слава Богу ! Увидишь знамение, увидишь чудо: эти слова прогонят скорбь, призовут в сердце утешение, совершат то, чего не могли совершить разум разумных и премудрость премудрых земли. Посрамятся, посрамятся этот разум, эта премудрость, а ты, избавленный, исцеленный, верующий живою верою, доказанной тебе в тебе самом, будешь воссылать, славу Богу !

Слава Богу ! Многие из угодников Божиих любили часто повторять эти слова: они вкусили сокровенную в них силу. Святой Иоанн Златоустый, когда беседовал с духовными друзьями и братиями о каких-нибудь обстоятельствах, в особенности о скорбных, в основной камень, в основной догмат беседы всегда полагал слова: за все слава Богу ! По привычке своей, сохраненной церковною историею для позднего потомства, он, ударяя вторым перстом правой руки по распростертой ладони левой, всегда начинал речь свою со слов: за все слава Богу !

Братия! приучимся и мы к частому славословию Бога; будем прибегать к этому оружию при скорбях наших; непрестанным славословием Бога отразим, сотрем наших невидимых супостатов, особливо тех из них, которые стараются низложить нас печалию, малодушием, ропотом, отчаянием. Будем очищать себя слезами, молитвою, чтением Священного Писания и писаний Отеческих, чтобы соделаться зрителями промысла Божия, все видящего, всем владеющего, всем управляющего, все направляющего по неисследимым судьбам Своим к целям, известным единому Богу. Соделавшись зрителями Божественного управления, будем в благоговении, нерушимом сердечном мире, в полной покорности и твердой вере удивляться величию непостижимого Бога, воссылать Ему славу ныне и в век века».

– Все равно у меня не такой характер, – вздохнула Хелен, возвращая матери книгу. – Это нашему Натаниэлю все нипочем. Это он может уезжать куда-то учиться, неизвестно куда, сам не зная, хочет он или не хочет, и улыбаться. А я бы плакала, – заметила она. – Потому что мне было бы просто жалко оставлять свою прежнюю жизнь. Наше небо. Наших лошадей.