Ольга Роман - Ибо крепка, как смерть, любовь… или В бизоновых травах прерий

Текамсех смотрел на спокойного капитана, не двинувшегося, не шевельнувшегося. И отвернулся теперь в сторону. Зеленый лес подступал к поселку. Текамсех вспомнил. Такой же зеленый лес, подступающий к дому, из которого вышла тогда женщина с серо-зелено-карими глазами. Он тогда был двенадцатилетним мальчишкой. И она казалась ему такой взрослой и словно из какого-то другого мира. Но сейчас он понял. Она была юной, очень юной, может, чуть старше, чем Натаниэль сейчас. Год-два – много ли времени? А еще она была ослепительно красивой. И мужественной. Потому что Нат был ее любимый и единственный сын, но она отпускала его с маленьким дакота. Он тогда, помнится, даже пообещал, что положит свою жизнь за него, если понадобится. А она улыбнулась и ушла в дом. Как будто знала. Как будто все знала. Что жизнь может быть сильнее обещаний.

Он протянет ей письмо от Натаниэля. Мэдилин возьмет, пробежит взглядом по строчкам. Она не поверит. Этого не может быть. Это неправда. Это какая-то ошибка. А потом поймет. А потом с рвущейся, звенящей тишиной вместе, всей своей рвущейся душой и безмолвным криком, застывшим на губах, возопиет в своем сердце, не помня себя и ничего не помня: «Помяни, Господи, во Царствии Твоем…»

Она была мужественной когда-то тогда. Она будет такой же и сейчас. Повернется к Текамсеху, как и тем вечером:

– Он был твоим другом, но мне он был сыном. Ты ведь зайдешь завтра, Текамсех? Обязательно. А сейчас я должна побыть одна. Не бойся за меня, все будет хорошо. Спасибо тебе.

Мэдилин сделает легкий поклон, и он потихоньку выйдет. А она вспомнит всех, кого помнит и знает, все, что она когда-то читала и что читает. Иоанна Златоуста. Василия Великого. Апостола Павла. «”Сеется в тление, востает в нетлении… сеется в немощи, востает в силе; сеется тело душевное, востает тело духовное” (1Кор. 15, 42–44). Для чего же плачешь о том, кто пошел переменить одежду? Не плачь и о себе, как лишающийся какого-нибудь помощника в жизни; ибо сказано: “благо есть надеятися на Господа, нежели надеятися на человека” (Пс. 117, 8). Не сетуй и о нем, как о потерпевшем бедствие, ибо в скором времени пробудит его небесная труба, и увидишь его предстоящим судилищу Христову» [209].

Она не будет помнить, как поднялась наверх, как толкнула дверь в комнату сына. Где его книги, его память. Она упадет на пол перед иконами. С одной только мыслью, как сказал когда-то праведный Иаков на своего Иосифа: «Сниду к сыну моему, сетуя во ад» (Быт. 37:35) Она наплачется и нарыдается. Она словно умрет и снова воскреснет, – когда не станет сил, и закончатся слезы, и на душу теперь прольется звенящая тишина. В утешение и обетование: «А о воскресении мертвых не читали ли вы реченного вам Богом: “Я Бог Авраама, и Бог Исаака, и Бог Иакова”? Бог не есть Бог мертвых, но живых» (Мф. 22:31).

«Натаниэль». «Дар Божий». Это ведь даже само имя ее ребенка. Она все знала. Она все знает. «Создания принадлежат одному Создателю: Он – их Бог и Владыка. Твое, Господь мой, отдаю Тебе: себе присвоил я их неправильно и напрасно» [210].

А потом она подойдет к окну. На небе уже зажгутся звезды. Она не знала, как все было. Но она знала своего Натти Лэйса. Он стоял со своими капитанскими погонами и его серо-голубые глаза сияли спокойным светом стали, а он просто стоял, как стоял всегда на Херувимской. «Дориносима»… «Аллилуиа…» «Слава Богу за все». Как серебристым переливом и звоном легендарной лебединой песни [211]на самом деле вырывается последний вздох и клекот боли и муки насмерть пристреленного лебедя, так же стоял и он. Все равно. Слава Богу за все.

Мэдилин будет смотреть в темноту и вытирать все новые и новые слезы. Прижмет к себе томик Псалтири. Нат любил эту книгу. Книгу великого полководца и царя Давида. Они с ним вместе. Они все равно вместе. «Смерти нет, смерть – это только разлука, но и ее преодолевает молитва» (Рафаил (Карелин) «Помянник, о помяннике»).

Она знает. Она все знает. «Свое Бог дает человеку: и делаются человеку человеки своими, на время по плоти, на веки по духу, когда Бог благоволит дать этот дар человеку…» (Игнатий Брянчанинов. Аскетические опыты. О любви к ближнему).

«На время по плоти, на веки по духу…»

«Лейтесь токи слезные в отраду и утешение оставшимся и почившим! В слезных каплях да светится молитва, как в каплях дождя разноцветная радуга, этот образ или, правильнее, символ мира между Богом и человеками. Разными цветами в молитве да будут: исповедание, сокрушение сердца, раскаяние, умиление, радость» [212].

А смерть – это так надо. Так должно быть. «Яко земля еси и в землю отыдеши, аможе вси человецы пойдем, надгробное рыдание творяще песнь: аллилуиа, аллилуиа, аллилуиа…» [213]

Мэдилин Лэйс не узнает этого испытания. Текамсех рванулся вперед и встал, загораживая Натаниэля своим плечом.

– А теперь послушайте меня! – прорезал его голос внезапно наступившую сейчас полную тишину. – Я и мой друг – братья по крови. Вы знаете закон прерий. Жизнь за жизнь и кровь за кровь. Вы возьмете мою жизнь вместо его. Я сказал.

Он повернулся теперь к Натаниэлю. Наверное, Натаниэль был бы рад. Но не такой ценой. «Чашу, юже даде мне Отец, не имам ли пити ея?» (Ин.18:11) – это была не память, это было сейчас словно само его сердце.

– Нет, Текамсех. Не делай так.

Текамсех мгновение молчал. Ух, какими стальными сейчас стали эти глаза Натаниэля. И на кого, на своего лучшего друга. Конечно, его можно понять. Но и он должен понять тоже.

– Я все сказал, Натти. Я тебе за старшего брата, и я давал слово твоей матери.

Сколкз. Сколкз Крылатый Сокол пробирался к ним. И потянул Натаниэля за руку. Потянул вперед. Никому не нужна месть ценой жизни своего лучшего друга. Сколкз поднял руку, требуя внимания. Никто не понял, и только он знал. Он был убедителен, когда требовал гибели этого врага. Но он должен найти убедительные слова и сейчас.

– Бледнолицых слишком много, словно в лесу листьев на деревьях. Я не думаю, что так уж важно – одним нашим врагом больше, одним меньше. Но кровь ни одного воина дакота не стоит крови бледнолицего. Кровь нашего товарища не должна пролиться. Никак. Оставим все так, как есть. Встанем все и заступимся за Текамсеха перед законом крови. Он сказал свои слова, но мы не принимаем их. Мы принимаем другие. Жизнь Маленькому Сыну Волка! Тогда нечего будет решать. И не о чем спорить.

Они переглянулись. Друзья и враги, они сейчас ждали одного, только одного решения. Одного на всех.

А потом Текамсех потянул Натаниэля за рукав. Вамбли-Васте и Митег пошли следом. Текамсех уводил его с поляны, уводил от остальных дакотов, и наконец они остались одни. Они оказались там, где поселок только начинался и где они оставили лошадей. И Натаниэль подошел к своему мустангу.