Ольга Роман - Ибо крепка, как смерть, любовь… или В бизоновых травах прерий

Элизабет спохватилась. Как незаметно утекают мысли! Мечтания, образы, картинки… Но прочь, все прочь! «Возненавидь «всяк путь неправды», и направишься «ко всем заповедем Господним» (Пс. 118:128). Путь неправды – беседа с помыслами и мечтание…» [259]Она не может. Она не должна. «Всему, братия, свое время; время плакать и время смеяться» (Еккл. 3:1,4). Ныне время плакать. Итак, будем плакать о грехах. Аминь» (Иоанн Кронштадтский. Беседы о Блаженствах Евангельских).

Яркий луч солнца заливал Лэйса. Он на мгновение отвернулся от друзей и помахал жене. Его нежная, стойкая Элизабет. «Кто найдет добродетельную жену? цена ее выше жемчугов…» (Притч.31:10). Он все-таки однажды ведь прочитал, что же там было написано дальше, в книге Притчей Соломоновых:

10Кто найдет добродетельную жену? цена ее выше жемчугов;

11уверено в ней сердце мужа ее, и он не останется без прибытка;

12она воздает ему добром, а не злом, во все дни жизни своей.

13Добывает шерсть и лен, и с охотою работает своими руками.

14Она, как купеческие корабли, издалека добывает хлеб свой.

15Она встает еще ночью и раздает пищу в доме своем и урочное служанкам своим.

16Задумает она о поле, и приобретает его; от плодов рук своих насаждает виноградник.

17Препоясывает силою чресла свои и укрепляет мышцы свои.

18Она чувствует, что занятие ее хорошо, и – светильник ее не гаснет и ночью.

19Протягивает руки свои к прялке, и персты ее берутся за веретено.

20Длань свою она открывает бедному, и руку свою подает нуждающемуся.

21Не боится стужи для семьи своей, потому что вся семья ее одета в двойные одежды.

22Она делает себе ковры; виссон и пурпур – одежда ее.

23Муж ее известен у ворот, когда сидит со старейшинами земли.

24Она делает покрывала и продает, и поясы доставляет купцам Финикийским.

25Крепость и красота – одежда ее, и весело смотрит она на будущее.

26Уста свои открывает с мудростью, и кроткое наставление на языке ее.

27Она наблюдает за хозяйством в доме своем и не ест хлеба праздности.

28Встают дети и ублажают ее, – муж, и хвалит ее:

29«много было жен добродетельных, но ты превзошла всех их».

30Миловидность обманчива и красота суетна; но жена, боящаяся Господа, достойна хвалы.

31Дайте ей от плода рук ее, и да прославят ее у ворот дела ее! (Притч. 31)

Элизабет помахала в ответ. Думали ли она, знала ли она тогда в прерии, что это была судьбоносная, счастливая встреча? «Многа сотворил еси Ты, Господи, Боже мой, чудеса Твоя и помышлением Твоим несть кто уподобится Тебе: возвестих и глаголах, умножишася паче числа» (Пс.39:6). А храм, словно корабль, возносился к небу и в солнечном свете золотились и сияли кресты на главах его куполов. Она подняла руку уже для крестного знамения.

– Слава Отцу и Сыну и Святому Духу…

Вслед за Сколкзом и Текамсех Крепкая Пантера тоже приехал из Канады навестить своего друга. И это был замечательный летний день, когда они выбрались за пределы Минннеаполиса и, как когда-то в детстве, снова оказались среди леса, неба и переливов солнечных лучей на берегу убегающей вдаль реки.

Они никогда не тратили много слов и теперь тоже, переговорив немного, уже снова молча сидели на травянистом склоне, и струи воды уносились внизу под откосом, и синее небо вставало над этим берегом, великолепное и великое синее небо прерий…

Зеленые травы колосились вокруг, и солнце снова заливало своим светом все того же прежнего капитана с серо-голубыми глазами – стойкого, бестрепетного и молчаливого. Зеленые травы без конца и без края во все стороны снова вставали в памяти, снова шумели в сердце.

«Ничего удивительного», – подумал Текамсех. Нет у его друга прежних капитанских погон, но остался все тот же православный нательный крестик на груди. Все то же. Текамсех теперь знал. Православная вера – это ведь словно у тебя всегда на сердце звенит эта бизонова трава прерий. «Господня земля, и исполнение ея, вселенная и вси живущие на ней…» (Пс.23:1) И все равно, как меняется тогда время, меняются судьбы. А мир лежит во зле и суете, и не знает, и не видит, как восходят рассветы в небо по городским крышам. Дальними, тайными отблесками тех зорь, какие вставали здесь когда-то над прериями. Как и все в этом мире – ведь всего лишь слабые, отдаленные отблески и отсветы другого измерения жизни, где Царство Небесное, уготованное святым, и тьма кромешная и гнев Божий злым.

– Какая она зеленая, эта трава, Натаниэль, – неожиданно сам для себя сказал он. – Только больше уже не для нас с тобой. Новым Миннеаполисам. А нам, что тогда нам?

Натаниэль посмотрел на него так, словно и сам как раз подумал ведь о том же.

– А нам? Нам оставлено покаяние, – сказал он. – «Паче всех человек окаянен есть, покаяния несть во мне…» [260]

Он не знал, почему у него получился такой ответ. Просто правда. Просто все ведь правда. Нет больше в Америке прерий. Нет больше индейцев дакота. Но словно остались все те же прежние капитанские погоны. На его покаяние. «Не видя в себе покаяния, прихожу в недоумение; принуждаю себя к покаянию, но встречаюсь невольно с попечениями, развлечением, – они похищают у меня покаяние. Не могу удержать его среди молв и смущений, уходит, ускользает, оставляет меня с пустотою и безнадежием» [261]. Как всегда ведь было. И как всегда и будет. Но как сказал преподобный Макарий Великий:

– Поистине Бог не ищет ни девы, ни замужней, ни инока, ни мирянина, но свободного намерения, принимая его, как самое дело, и добровольному произволению всякого человека подает благодать Святого Духа, действующего в человеке и управляющего жизнью каждого, желающего спастись [262].

Натаниэль встал и подошел к краю откоса. Текамсех стоял рядом. Друг и брат. Через все расстояния и испытания. Зеленая трава и синее небо. Пока будет стоять мир, все равно где-то всегда будут зеленая трава и синее небо… «Что воздам Господеви о всех, яже воздаде ми?..» (Пс.115:3)

Где-то да вспомнит Сколкз Крылатый Сокол случайной мыслью, и вздохнет о нем, и помянет его имя. А Джейми и Уильям снова встанут завтра плечом к его плечу на Литургии. Как и когда-то тогда, при Манассасе, когда не бросили и не оставили. Навсегда и навеки они счастливы вместе – он и Элизабет. А все, что ни будет, а все, как должно быть… Все одно. «Ныне или завтра умрем» [263].

«Так! помяни и оплачь сам себя заживо, – говорит память смертная : я пришла огорчить тебя благодетельно и привела с собою сонм мыслей, самых душеполезных. Продай излишества твои, и цену их раздай нищим, предпошли на небо сокровища твои, по завещанию Спасителя: они встретят там своего владельца, усугубясь сторично. Пролей о себе горячие слезы и горячие молитвы. Кто с такой заботливостию и усердием помянет тебя после смерти, как ты сам можешь помянуть себя до смерти? Не вверяй спасения души твоей другим, когда сам можешь совершить это существенно необходимое для тебя дело! Зачем гоняться тебе за тлением, когда смерть непременно отнимет у тебя все тленное? Она – исполнительница велений всесвятого Бога: лишь услышит повеление – устремляется с быстротою молнии к исполнению. Не устыдится она ни богача, ни вельможи, ни героя, ни гения, не пощадит ни юности, ни красоты, ни земного счастия: преселяет человека в вечность. И вступает смертию раб Божий в блаженство вечности, а враг Божий в вечную муку» [264].