Ольга Роман - Ибо крепка, как смерть, любовь… или В бизоновых травах прерий

– Прости меня, Маленький Сын Волка, – наконец произнес он.

– Ты меня прости, – серьезно ответил Натаниэль. – Ты меня спас. Прости. Правда, прости.

Слова, что они были, слова. Слов не было. Сколкз спас его. Оказывается, помог ему. Но сколько он на него подумал, сколько ожесточенности к нему почувствовал на своем сердце. Осудил и оклеветал, ничего не зная, как все на самом деле. Натаниэль поклонился перед ним на траву, к земле, и снова поднялся.

Сколкз стоял и смотрел. Он не понимал. Почему он всегда злился и ненавидел его? Нат и Нат. Такой же, как Текамсех.

– Вот, возьми этот нож, Маленький Сын Волка, – помолчав, сказал он. – Моя кровь – твоя кровь, и твоя кровь – моя.

Лезвие ножа блеснуло в его руке, но он не успел сделать пореза по своей ладони. Натаниэль перехватил его руку. Когда-то он пролил вот также свою кровь в дружбу с Текамсехом. Отчаянная, мальчишеская глупость. Цена его крови, купленной дорогой ценой, кровью Спасителя, – жертва на чужой жертвенник. Он поймет потом. «И преклонился человек, и унизился муж» (Ис.2:9). Только нет для Господа никакого неизглаждаемого греха, кроме нераскаянного. «Тогда придите – и рассудим, говорит Господь. Если будут грехи ваши, как багряное, – как снег убелю; если будут красны, как пурпур, – как волну убелю» (Ис.1:18). Но покаяние – это вся жизнь. Вчера, сегодня и снова завтра. Сердце сокрушенно и смиренно. И если сделал когда-то что-то, то не делать больше этого снова.

Натаниэль отступил на прежнее место.

– Нет, Сколкз. Не надо. Это ведь просто знак, символ. Нам не должно быть важно. Нам должно быть важно только то, что мы решили с тобой в своем сердце.

Сколкз не пожал его протянутой руки.

– Ты передумал, Сколкз Крылатый Сокол? – снова прозвучал в наступившем молчании голос Натаниэля.

Сколкз посмотрел на него прежним, холодным и безжалостным взглядом:

– Ты сам только что отказался от нашей дружбы. Дружбы, которая выше жизни. Чего же ты хочешь, Маленький Сын Волка?

– Я не отказывался, – сказал Натаниэль. И неожиданно для самого себя добавил: – Но так сказал Господь Саваоф, чтобы не воздавать чести никакому знаку и символу больше Бога. Не клянись, «ни головою твоею не клянись, потому что не можешь ни одного волоса сделать белым или черным. Но да будет слово ваше: «да, да»; «нет, нет» (Мф.5:36–37).

Сколкз смотрел на него и о чем-то задумался. Молчал. Яркий, пронзительный солнечный свет лился с неба до земли.

– Ты прав, Маленький Сын Волка, – наконец произнес Сколкз. – «Но да будет слово ваше: «да, да»; «нет, нет», – повторил он. – Ты прав. Эти слова выше братства по крови.

Он протянул ему руку. Они не заметили и не услышали бесшумных шагов где-то рядом. Они уже были не одни на этом берегу. Они поняли только тогда, когда их рукопожатие словно оказалось скрепленным еще больше – положившим на него уже и свою руку Текамсехом.

Синяя Стрела, Митег и Вамбли-Васте остались стоять чуть в стороне и улыбались. Они подойдут и попрощаются, и порадуются, и попечалятся, чтобы помнить всегда друг о друге, чтобы не забывать никогда своей дружбы. Но сейчас это было неважно. Сейчас они стояли, и верили, и не верили чуду – Сколкз Крылатый Сокол и Маленький Сын Волка стали друзьями.

Текамсех тоже отошел и стоял, и смотрел на реку и на зеленую траву, и пение птиц в лесной чаще звучало сейчас оглушающе и торжествующе, как никогда. Когда-то тогда Уинаки не все сказала. Бывает горе, великое горе, такое, что не вместить человеческому сердцу. Но бывает и радость. Выше неба и больше мира. На которую тоже нет слов. Когда ничего не важно и ничего не жалко. Когда тоже – слава Богу за все. Когда вдруг возможно невозможное, чего ты никогда ведь не надеялся и не думал. И когда все, что можно выразить словами – это только тоже тогда сказать:

– Не как ты хочешь, а как Бог даст…

Пройдет пять лет, и на железнодорожной станции Миннеаполиса в один из солнечных дней долгого миннесотского лета спустится с одного из поездов на платформу приехавший отыскать и проведать своего давнего товарища высокий и крепкий индеец дакота с канадским гражданством и документами.

Это будет воскресное утро, когда в православных храмах идет праздничная Литургия. Служба окончилась, и Джейми, Нат, Уилли вышли с храма и отошли, встали в стороне, пока народ чуть разойдется. Солнце, яркое летнее солнце сияло по земле, сияло на всем.

Времени нет. Какая разница, сколько его, этого времени, когда они снова стоят вот так втроем. Как стояли когда-то тогда на Потомаке. Когда-то потом в прерии. Времени точно не было. Потому что откуда тогда он, этот знакомый голос:

– Приветствую тебя, Маленький Сын Волка! Нафанаил!

А потом Нат показывал другу город. А потом прошло и пролетело время, прошли и пролетели дни, и Сколкз уезжал домой. Он стоял и молчал, Сколкз Крылатый Сокол, когда-то непримиримый и яростный враг, но теперь – друг. Стальные рельсы сверкали на солнце под платформой. Как всегда: «Суета сует, сказал Екклесиаст, всё – суета!» (Еккл.12:8). Между друзьями о Господе – Сам Господь, но поэтому, наверное, и бывает ведь такая горестная и печальная разлука: «Ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» (Мф.18:20). Уже не двое. Уже по разным концам земли. Но рвется душа, но не рвется дружба. Потому что жизнь – не то и не это. «Выслушаем сущность всего: бойся Бога и заповеди Его соблюдай, потому что в этом всё для человека» (Еккл.12:13). Самое главное. Книга Святого Евангелия и православная вера – одна и та же ведь на двоих. «Соблюдем взаимную мертвость, говоря друг о друге Богу: «Твое Тебе, – и да пребывает Твоим»! Люди, оживая безумно друг для друга, оживая душевною глупою привязанностию, умирают для Бога, а из пепла блаженной мертвости, которая – ради Бога, возникает, как златокрылый феникс, любовь духовная» [252].

А это просто пришла на память прежняя бизонова трава. А это просто разлука. Просто печаль. Просто печаль по книге Екклесиаста: «Идет ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем, и возвращается ветер на круги свои» (Еккл.1:6).

Натаниэль посмотрел на прежнего дакотского вождя. Показался поезд.

– Многая лета тебе, Сколкз Крылатый Сокол.

– На многая лета, – взял Сколкз его руку в рукопожатие крепкой дружбы. – На многая и многая лета, Натти Лэйс.

Солнце, яркое летнее солнце сияло по стальным рельсам, сияло на всем. Они улыбнулись. Они стояли уже и улыбались. Это была уже не разлука. И не печаль. Это была дружба навсегда. «Многая лета…» «Ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» (Мф.18:20).

Но это будет через пять лет. А сейчас они пожимали друг другу руки и уходили в неизвестность. Прошли дни, и в одной из строительных проектировочных компаний Миннеаполиса появился однажды новый сотрудник. Зеленые типчаки прерий, заржавленные и пропитанные кровью, взятые в бетон и застраиваемые домами, хранили тайну прежнего бестрепетного и стойкого капитана, этого всегда сдержанного и молчаливого инженера с такими же серо-голубыми глазами. Белая Лань, Элизабет, она тоже осталась здесь в Миннеаполисе совсем такой же, какой была и в прериях. Всё в той же своей тайной доблести и с лучистым светом в своих золотисто-карих глазах, как когда-то там, в бизоновых травах.