Анатолий Иванов - История петербургских особняков. Дома и люди

Возвращаясь к приемной дочери графини Кушелевой, Марии Григорьевне, или, как звали ее близкие, Мане, следует сказать, что, не отличаясь красотой, она обладала большим обаянием и славилась острым языком. Разойдясь со своим первым мужем Б. Н. Голицыным, она вторично вышла замуж за итальянского маркиза Инконтри, сделавшись таким образом «маркизой Маней». Жила она на своей вилле близ Флоренции, а в Петербурге остался ее сын Борис Борисович Голицын (1862–1916), ставший выдающимся ученым.

Набережная Фонтанки у Симеоновского моста. Фото 1900-х гг. Справа – дом графа Г. Г. Кушелева

В детстве он рос в холе и неге, балуемый обожавшей его бабушкой и наряжаемый в бархатные курточки, но впоследствии поступил в Морское училище, где обнаружил блестящие способности. Сделавшись позднее профессором Морской академии, князь Б. Б. Голицын стяжал почетную известность в области физики и высшей математики. Особенно велики его заслуги в сейсмологии – он считается одним из ее основоположников; именно Голицын заведовал Петербургской сейсмической станцией. В 1908 году его избрали академиком.

Князь был женат на Марии Константиновне Хитрово, женщине с большим юмором и выдающимся комическим талантом, унаследовавшей от своей свекрови знаменитые кушелевские жемчуга. За год до революции она сделалась единственной обладательницей остатков некогда богатейшей коллекции предметов искусства. Публикуемые акварели Л. О. Премацци и портрет Е. Д. Кушелевой работы П. Ф. Соколова также ранее находились в этом собрании.

После смерти старой графини дом купил инженер В. А. Дембицкий, перестроивший его в 1879 году по проекту архитектора П. С. Купинского, с переделкой фасадов в эклектическом стиле и добавлением одного этажа. Тогда-то и появились круглая башня-бельведер, придавшая зданию неожиданное своеобразие, и два металлических балкона. Угловую, скругленную часть, как и прежде, украшал портик, на этот раз из каннелированных полуколонн коринфского ордера, правда, довольно неудачно заслоненных эркером. И башня, и эркер ныне утрачены, и если второе не вызывает сожаления, то о первом этого не скажешь.

В 1880-х годах дом обретает своего последнего хозяина в лице графа Алексея Павловича Игнатьева, а после его гибели в 1906 году им до самой революции владела вдова покойного Софья Сергеевна. Игнатьевы владели в столице пятью домами, но сами жили вначале на Надеждинской улице, а затем на Гагаринской набережной, в родительском особняке.

А дом у Симеоновского моста, изменив наружный облик, изменил и образ жизни, превратившись из аристократа поначалу в респектабельного буржуа, а затем – в нищего, растерявшего все барские атрибуты и уповающего отныне только на людское милосердие.

Вряд ли многие горожане сумеют узнать на публикуемой фотографии 1880-х годов изображенную на ней улицу – слишком многое здесь изменилось: не осталось и в помине двух украшавших ее церквей, одни дома перестроены, а другие (их легко узнать) – построены заново, вместо булыжников – асфальт, посредине разбит бульвар… Впрочем, не буду загадывать загадок и сразу скажу, что перед нами – часть Захарьевской улицы между Воскресенским проспектом и Потемкинской, упирающаяся в Таврический сад.

Дом № 16/6 по Захарьевской улице. Современное фото

Угловое здание с левой стороны – старинный, не дошедший до нашего времени дом купца-старообрядца И. И. Милова, владевшего им с 1788 года. Ранее, в течение десяти лет, участок принадлежал выдающемуся русскому историку Ивану Никитичу Болтину (1735–1792). Происходил он из богатой дворянской семьи, в молодости служил в Конногвардейском полку, где познакомился и подружился с Г. А. Потемкиным, а в 1769-м вышел в отставку и в течение нескольких лет усердно пополнял свое образование. Потом Болтин служил в Васильковской таможне в Киевской губернии, а с 1778 года, благодаря протекции вошедшего в силу Потемкина, его перевели в Петербург, сначала в Главную таможенную канцелярию, а затем – прокурором в Военную коллегию.

Захарьевская улица. Фото 1880-х гг.

Иван Никитич поселился с женой и дочерью в купленном им доме в Литейной части и успешно сочетал служебные обязанности с изучением древней истории России по летописям, грамотам и напечатанным к тому времени сочинениям, в частности В. Н. Татищева, которого он чрезвычайно чтил. Примечательно то, что хотя Болтин не написал собственной «Истории России», как это сделали тот же Татищев или М. М. Щербатов, и его главные труды имеют форму критических замечаний на произведения других авторов, взгляды его как историка отличаются удивительной цельностью и продуманностью.

И. Н. Болтин

Суть их состоит в новой оценке национального своеобразия Руси; не отвергая западного просвещения, он в то же время ратует за сохранение собственных нравов и обычаев, видя в них залог самобытности, а в более широком смысле – самосохранения русских как нации. Важнейшей предпосылкой для этого Болтин считает уважение и любовь к родному языку, достаточно богатому и гибкому, чтобы выразить любую мысль, не прибегая к иностранным заимствованиям.

«В царствование Елизаветы, – пишет он в «Примечаниях на историю… России г. Леклерка», – введено было в язык русский множество слов французских, не по нужде, а по буйственному пристрастию ко всему, что называется французским… Не взирая на всеобщее осмеяние и укоризну, довольно еще осталось таких, кои, будучи воспитаны в руках французских и научась от них от юности все русское презирать, не хотя узнать природного своего языка и не умея на нем объясняться, мешают в разговоре своем половину слов французских. Знающие же природный свой язык, кроме необходимости, иностранных слов в разговорах не употребляют, а на письме и того меньше».

Очевидно, эти в высшей степени разумные воззрения Ивана Никитича и привели его в конце концов к разрыву с зятем – П. А. Соймоновым, воспитывавшим двух своих дочерей (внучек Болтина) как раз в духе полного пренебрежения ко всему русскому. В результате обе они впоследствии перешли в католичество, причем старшая – С. П. Свечина, ревностная поборница папской власти, – едва не была причислена церковью к лику святых.