Анатолий Иванов - История петербургских особняков. Дома и люди

Полагая, что главным фактором, формирующим государственный порядок, является национальный характер, а тот, в свою очередь, определяется климатом и физическим местоположением, Болтин приходит к выводу, что Россия ни в чем не похожа на другие европейские государства и у нее собственный путь. Полемизируя с западными историками, не понимавшими особенностей страны, о которой они брались судить, он насмешливо замечает: «О России судить, применяяся к другим государствам европейским, есть то же, что сшить на рослого человека платье по мерке, снятой с карлы».

Как тут не вспомнить бессмертные тютчевские строки:

И. Н. Болтин верил в Россию, как верили в нее его друзья – граф А. И. Мусин-Пушкин и И. П. Елагин; вместе с ними он готовил к печати «Русскую правду», свод древних законодательных актов, а также переводил и комментировал «Слово о полку Игореве». Князь Потемкин, с глубоким уважением относившийся к Ивану Никитичу, привлек его к работе по топографическому описанию новоприсоединенного Крыма.

Такие люди, как И. Н. Болтин, В. Н. Татищев, М. М. Щербатов, будили национальное самосознание, подготавливая почву для будущих историков и прокладывая дорогу Н. М. Карамзину, С. М. Соловьеву, В. О. Ключевскому. В этом их великая и непреходящая заслуга.

После Болтина дом перешел к купцу Милову, а потом к его дочери. Именно она пожертвовала смежный пустопорожний участок под единоверческую церковь в честь Святого Николая, построенную 1845–1851 годах по проекту архитектора Н. Е. Ефимова. Вместе с виднеющимся вдали полковым храмом Кавалергардского полка она определяла панораму этого отрезка Захарьевской.

Бывший дом Болтина перестал существовать в 1910 году, храмы снесены в советское время, а на их месте и на месте старинных конюшен и казарм по обеим сторонам улицы выросли малопривлекательные здания Инженерно-строительного училища и угнетающие своим унылым однообразием постройки брежневской эпохи. Вот так, без войн и бомбежек, постепенно, шаг за шагом уничтожались красота и та особая поэзия старины, которая – увы, эта фраза стала уже стереотипной – осталась только на фотографии…

Среди ранних построек Г. А. Боссе особого внимания заслуживает особняк на бывшей Сергиевской улице, 7. По своей архитектуре он схож с другим зданием, возведенным зодчим в это же время, то есть в начале 1840-х годов, на Литейном проспекте (дом № 37–39), со знаменитым парадным подъездом, украшенным кариатидами. Разумеется, между ними существуют и заметные различия: первый гораздо скромнее, старомоднее, наконец, просто меньше. Но их роднят общие стилевые особенности, знаменующие переход от позднего классицизма к неоренессансу.

Дом № 7 по улице Чайковского. Современное фото

Участок, где ныне стоит дом № 7, застроен довольно поздно; до середины 1830-х годов здесь находился пустырь, принадлежавший некой коллежской асессорше Ефремовой, продавшей его в 1835 году действительной статской советнице Донауровой. Новая владелица возвела на нем двухэтажный каменный дом на высоких подвалах, с простым фасадом в тринадцать окон.

Как это часто бывало, новый дом она тут же заложила в банк, где его приторговал известный государственный деятель М. М. Сперанский, решивший вновь обзавестись собственным жильем на очень памятной для него Сергиевской улице. (Четверть века назад он уже владел домом на углу Потемкинской и Сергиевской, откуда в мартовскую ночь 1812 года его увезли в долгую ссылку.)

М. М. Сперанский

Но очевидно, неприятные воспоминания не слишком мучили Михаила Михайловича, а может быть, просто потянуло в знакомые места. Так или иначе, в 1833 году он вступил в переговоры с хозяйкой новоотстроенного дома относительно его покупки. Однако объявленная Донауровой цена – 240 тысяч рублей – обескуражила Сперанского: таких денег он не имел. Пришлось обратиться за помощью к царю. В результате дом он приобрел в рассрочку, с обязательством выплачивать за него в течение тридцати семи лет по 15 тысяч рублей ежегодно. Если учесть, что за наемную квартиру ему приходилось платить по 14 тысяч в год, то выгода становилась очевидной.

В сентябре 1838 года новый владелец поселился в своем особняке на Сергиевской, а тремя месяцами позже император Николай I приказал списать весь долг, лежавший на доме, так что он достался Сперанскому совершенно бесплатно. В довершение милостей 1 января следующего года Михаил Михайлович возводится в графское достоинство. Однако прожил после этого новоиспеченный граф недолго: 11 февраля его не стало.

После смерти отца дочь покойного продала дом супруге поручика конной гвардии Эммануила Дмитриевича Нарышкина. С ним мы уже неоднократно встречались, поэтому здесь я скажу лишь несколько слов о его первой жене, ей, собственно, и принадлежал особняк.

Екатерина Николаевна Нарышкина, урожденная Новосильцева, по замечанию современника, «была очень некрасива собой; при всей изысканности туалета она казалась небрежно одетой, но, тем не менее, силилась корчить львицу», давая тем самым повод для насмешек своему злоязычному родственнику Льву Кирилловичу Нарышкину.

Купив особняк, новые хозяева приступают в 1841 году к его перестройке по проекту Г. А. Боссе, придавшего ему снаружи вид, сохраненный и по сей день, не считая навеса у подъезда, добавленного позднее. Два года спустя тот же Боссе пристраивает к лицевому зданию три дворовых флигеля, и дом становится доходным.

В связи с перестройкой бывшего дома Сперанского большой почитатель покойного, граф М. А. Корф, в своих «Записках» весьма справедливо заметил: «Когда Франция и Германия благоговейно сохраняют дома, в которых жили или окончили свое земное поприще их великие люди… о Сперанском, одном из самых ярких светил нашей народной славы, остаются напоминать потомству только надгробный камень на кладбище Александро-Невской лавры и – великие его дела! Мне пришло это на мысль, когда в Екатеринин день 1844 года я играл в карты у мужа одной из именинниц, Эммануила Нарышкина… и играл в том же доме на Сергиевской, близ Летнего сада, почти на том же месте, где в 1839 году испустил дух граф Михаил Михайлович (Сперанский. – А. И.), но в комнате, которой, после переделки всего дома, нельзя было узнать под новою ее формою».