Анатолий Иванов - История петербургских особняков. Дома и люди

Князь Эспер Александрович, сын автора многочисленных поэтических посланий на французском языке и единственной писанной по-русски фривольной комической оперы, пожалуй, больше всего известен тем, что был мужем одной из первых светских чаровниц и кокеток Елены Павловны Бибиковой и в ее тени пребывал до самой смерти. По словам А. О. Смирновой-Россет, «княгиня Белосельская презирала бедного Эспера», о ком остряк и каламбурщик великий князь Михаил Павлович говорил, что «у него голова как вытертая енотовая шуба».

Вряд ли «бедный Эспер» заслуживал презрения, но такова уж участь всех обманываемых мужей. Князь покорно сносил многочисленные измены ветреной супруги и не подвергал сомнению авторские права на четверых своих отпрысков. Не поладив со свекровью (владелицей роскошного дворца у Аничкова моста, перестроенного по проекту А. И. Штакеншнейдера), Елена Павловна пожелала жить отдельно, для чего и был приобретен особняк Мусиных-Пушкиных. Там задавались пышные балы, куда попасть считалось большой честью.

В 1846 году князь, состоявший последнее время при Министерстве путей сообщения, отправился для ревизии лазаретов строившейся Николаевской железной дороги, заразился тифом и умер в возрасте сорока трех лет, не слишком оплакиваемый своей вдовой. Как рассказывает А. О. Смирнова-Россет, «после многих кокетств эта барыня выбрала в мужья красивого и милого Василия Кочубея, который не раз раскаивался в своем выборе. Она была взыскательна, капризна, поселилась в его доме (одноэтажном деревянном особняке, стоявшем на месте бывшего дома Мурузи, Литейный, 24. – А. И.), который перестроила и отделала очень роскошно».

Свой же собственный, унаследованный от покойного мужа дом Елена Павловна продала министру юстиции В. Н. Панину. Перейдя к Паниным, особняк оставался в их владении до самой революции, поэтому в дальнейшем нам придется говорить только о представителях этого семейства.

Граф Виктор Никитич (1801–1874), внук генерал-аншефа П. И. Панина и сын дипломата Никиты Петровича, почти постоянно находившегося в опале у кого-нибудь из царствующих особ, родился в Москве, куда был выслан его отец в последние месяцы правления Павла I. Юноша получил домашнее воспитание под наблюдением родителей, после чего продолжил образование в Московском университете. Пройдя все ступени дипломатической карьеры, он неожиданно для себя назначен был на должность товарища министра юстиции, а затем и министра, пробыв на этом посту двадцать лет.

Приобретя еще в юности наклонность к письменным занятиям (он исписывал под диктовку отца целые фолианты результатами мистических изысканий, которым тот предавался в деревенской глуши) Виктор Никитич, очевидно, уже тогда уверовал в непререкаемую силу отвлеченных рассуждений. Эта его вера как нельзя лучше подходила к тогдашнему судопроизводству – бесправному, безгласному, целиком основанному на мертвенной бумажной рутине. Такой порядок дел находил в В. Н. Панине постоянную поддержку и опору. Это был его мир, и сам он воплощал, в некотором роде, идеальный тип бюрократа.

В. Н. Панин

Любовь к всякого рода бумагам находила выражение и в его любви к книгам, – их накопилось несметное количество. В основном книги приобретались у князя А. Я. Лобанова-Ростовского, и среди них множество сочинений по русской истории. Россию Виктор Никитич любил такой, какую застал при рождении – с крепостными мужиками, которых, по его мнению, следовало почаще драть на конюшне, и с благородными господами, коих те же мужики обязаны были всячески холить и лелеять. На том он и стоял всю жизнь. Такие взгляды прекрасно уживались в нем с наружной цивилизованностью.

Рассказывают, что граф заставлял своего директора департамента М. И. Топильского выколачивать ему шубы, а однажды приказал явиться в мундире, при всех орденах и поцеловать ему руку. Сделано это было будто бы для того, чтобы показать маленькой дочери Панина, будущей графине Левашовой, что ее папу слушаются даже очень важные люди, а она не слушается!

Один из парадоксов русской истории, так увлекавшей графа, состоял в том, что люди с университетскими дипломами, казалось бы культурные, воспитанные, изысканно вежливые и обходительные в обществе, почему-то вдруг оказывались жестокими крепостниками, убежденными в благотворной силе и незаменимости кнута, потому что «народ еще не созрел» и «с ними иначе нельзя».

Но вот задули ветры перемен, и Александру II вздумалось именно В. Н. Панина назначить председателем редакционных комиссий, занятых подготовкой крестьянской реформы. Разумеется, Виктор Никитич постарался сделать все от него зависевшее, чтобы соблюсти интересы помещиков. Впрочем, он считал себя лишь орудием царской воли, что, наверное, соответствовало действительности. Когда же приступили к судебной реформе, чаша терпения Панина переполнилась: он никак не мог смириться с отменой телесных наказаний и введением института присяжных – и подал в отставку с поста министра, а в 1867 году окончательно удалился от дел.

Оказавшись на покое, граф посвятил весь свой досуг чтению, а кроме того, опубликовал ряд любопытных материалов в сборниках Императорского Русского исторического общества.

Н. П. Панина

Виктор Никитич был женат на Наталье Павловне Тизенгаузен, приходившейся внучкой П. А. Палену, стоявшему во главе заговора против императора Павла, и двоюродной сестрой Долли Фекельмон и графини Ю. П. Самойловой. Супруги жили дружно и произвели на свет сына и четырех дочерей, из которых две умерли в младенческом возрасте.

Об атмосфере, царившей в доме на Караванной, рассказывает один из современников, посетивший семейство графа в начале 1860-х годов: «Здесь все дышало стариной – и сам хозяин, чего доброго, один из древнейших памятников Петербурга, и самые стены дома его… Человек огромного знания и ума глубокого, он отличался порой и самодурскими причудами, граничившими иногда с сумасшествием… Раз, по приглашению графини Евгении Викторовны (дочери хозяина. – А. И.), я провел у Паниных вечер. Это был скорее музей окаменелостей, чем живое сборище людей. В квадратной гостиной окон не было. Дорогие гобелены украшали его четыре стены. Это служило как будто символом. Графиня-мать… присоединяла к этой знатной деревянности свою личную балтийскую неподвижность».

Рано умерший сын Владимир, любивший показывать простым смертным свое умственное превосходство, являл собой тип довольно своеобразный. Вот как описывает его в своих мемуарах явно не благоволивший к нему граф С. Д. Шереметев: «Либерал и деспот по преимуществу, характера требовательного и прямолинейного, он представлял из себя смесь остзейского чванства с либерализмом 60-х годов. Не примыкая к крайним партиям, он тем не менее весьма определенно отличался «фрондированием» всего, что касалось двора и Императорской фамилии».