Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 3

— Лизавета Петровна, — раздался умоляющий голос Элияху, — и так не знаю, как завтра до бань дойду, после этих пирогов.

— А ты бы спать ложился, Илюша, — нежно сказала женщина, — тебе ж на рассвете вставать. Я тебе на кухне оставила перекусить, а обедать домой приходи. Как ты у нас постишься все время, — Лиза мимолетно рассмеялась, — я завтра щуку тебе сделаю, по вашему, меня мама твоя еще в Несвиже научила.

— А чего это только ему щуку? — обиженно спросил Петя и Лиза согласилась: «Ну, и всем тоже. Петруша, сыночек, ты выдь на крыльцо, на минутку, дело у меня до тебя есть».

Элияху, зевая, подтолкнул его и шепотом велел: «Вот и скажи сейчас, не бойся».

Над Кремлем висели крупные, яркие звезды, с реки дуло свежим ветром, на Почайне квакали лягушки и Петя подумал, взяв маленькую руку матери:

— А батюшка все равно — хоша и поздно, но к оружейникам пошел. Ну да, они орудия с ядрами лить начали, там присмотр нужен. Надо будет, как снег ляжет, крепость построить, чтобы дружинников учить. Ну да Степка мне поможет. Господи, ну как ей сказать-то?

— А что это ты краснеешь, сыночек? — услышал он лукавый голос матери, и, озлившись на себя — начал говорить.

Лиза внимательно слушала, а потом, пожав его пальцы, спросила: «А сколько годов Марьюшке твоей?»

— Шестнадцать на Троицу было, — вздохнул Петя. «Матушка, она такая хорошая, такая хорошая, она вам беспременно понравится. Вот только батюшка…, - юноша не закончил и отвернулся. Лиза, потянувшись, погладила его по голове, и спросила: «Вы ж, небось, и уходом венчаться хотели?»

— Откуда вы…, - Петя зарделся.

— Ну, — протянула Лиза, — я сама от Шуйского князя, царя нашего бывшего, — она усмехнулась, — пятнадцати годов от роду к батюшке твоему убежала, так что знаю я, Петенька, как сие бывает. А ты спать иди, сыночек, с батюшкой я сама поговорю.

— Но ведь, — Петя замялся.

— Все будет хорошо, — уверенно ответила Лиза, и подтолкнула его к сеням. «Иди, иди, тебе тако же — рано подниматься».

Федор еще издали, от кремлевских ворот, увидел, как горит свеча на его крыльце. Лиза сидела, подперев щеку рукой, глядя куда-то вдаль.

Он устроился рядом, и, положив тяжелую руку ей на плечи, сказал: «Ну вот, с Божьей помощью, первое орудие уже и готово. Теперь легче будет. А как на Москву пойдем — у нас, думаю, за две сотни оных появится».

— То ж по Белому Городу стрелять придется, — задумчиво проговорила Лиза. «По башне твоей, Федя, помнишь же, как ты ее рисовал?».

— Помню, — он рассмеялся. «Ничего, — Федор поцеловал жену в мягкую, теплую щеку, — отстроим, Лизавета. А ты что тут сидишь, пошли-ка, — он привлек ее к себе поближе, — сию избу я сам рубил, и лавки в ней тоже этими руками делал, они тут надежные».

— Да я насчет Петруши хотела, — Лиза взяла руку мужа, и повела носом — пахло порохом и теплом. «Говорили мы тут с ним, Федя…»

Муж выслушал, и, сладко зевнув, рассмеялся: «Ну, Лизавета, пущай женятся. Что отец у сей Марьи таков, — дак Петру не с ее отцом жить, а с ней самой. Пошли, завтра, опосля обеда, поговорим с этой Ульяной Федоровной, и на Марью саму посмотрим, ну, да, впрочем, Петька плохую девку не выберет, — он пощекотал жену, и добавил: «Да и я — тако же».

— Сватов надо, — озабоченно сказала Лиза.

Федор хохотнул. «Вот как поляков разобьем — будут сваты. А пока, — он посадил жену к себе на колени, — ты за меня, Лизавета, тоже — не со сватами замуж выходила».

— Звезды — как в Венеции, — задумчиво сказала Лиза. «Помнишь, мы на Мурано ездили, мальчишки набегались, спать легли, а мы на песке сидели?»

— Помню, — он снял платок и поцеловал мягкие косы, подумав: «А во Владимир все равно — надо отправиться. Иначе нельзя». «И песню ту помню».

— Ла Мантована, — Лиза неслышно, шепотом запела:

— Da ad anima del e gioie messaggiera per primeravera tu sei del 'anno la giovinezza tu del mondo sei la vaghezza.

— Весна, — вспомнил Федор, — радость души моей, вся молодость и красота, что только есть на земле. Да, все так, и ничего другого мне более не надо.

Он обнял Лизу и тихо сказал: «Спасибо тебе, любимая».

Федор помог жене выйти из возка, и Лиза, поманив его к себе, сказала: «Ты только Ивана Никитича поменьше ругай, все же тесть Пете будущий, ежели все хорошо пойдет».

Мужчина оправил кафтан, и, встряхнув рыжей головой, рассмеялся: «Да уж не буду, Лизавета, какое-никакое, — а сватовство, не след-то отца невесты при ней самой хаять».

— Красиво тут, — Лиза повернулась и подошла к откосу холма. Волга и Ока сливались под кремлевским холмом, по широкой реке шла какая-то лодья, золотые, рыжие, бронзовые листья усеивали сухую, чуть колеблющуюся под ветром траву.

— Нечего тянуть, — услышала она ворчливый голос мужа и чуть улыбнулась. Федор решительно застучал рукоятью плети в ворота, они медленно, со скрипом растворились, и Лиза, подобрав подол темно-синего, вышитого летника — вошла вслед за мужем на чисто прибранный двор.

— А руки мужской все равно нет, — мимолетно подумала она, поднимаясь на крыльцо терема.

«Крышу, Степа говорил, починили им, а ступеньки, вон, просели. Ну, конечно, баба с детишками одна, все маленькие еще, Марья старшая у них».

Ульяна Федоровна, — высокая, худощавая, с красными, от волнения щеками, встречала их в крестовой горнице.

Поклонившись, она жалобно сказала: «Федор Петрович, ну как мне с детьми-то с места сниматься? Уж не выгоняйте нас, прошу, и так уже, — женщина вздохнула, сжав длинные пальцы, — из Москвы в Ярославль приехали, потом — сюда, тяжело-то вот так, с места на место скитаться».

— Да никто вас выгонять не будет, — усмехнулся Федор, садясь на лавку. «Что там Иван Никитич на Москве делает — сие вас не касается, живите себе спокойно. Мы с Лизаветой Петровной по иному делу к вам пришли».

Лиза поклонилась женщине и подумала: «Господи, бедная, дышит-то как прерывисто. Ну да Федя, конечно — кого хочешь, испугает, ежели не знать его».

— Перекусить-то, — спохватилась боярыня Романова, и, высунувшись за дверь, прошептала что-то.

Она опустилась на лавку, и, комкая край плата, неуверенно сказала: «А вы, Лизавета Петровна, говорят, болели?»

— Болела, — легко согласилась Лиза, — да, милостью Божией оправилась». Она перекрестилась и взглянула на дверь, — маленькая, стройная, девушка, с толстыми, белокурыми косами вошла в горницу с деревянным подносом в руках.

— Сие дочка моя старшая, Марья, — сказала Ульяна Федоровна, расставляя на столе заедки и кувшин с медом.

Девушка низко поклонилась, и Федор увидел, как она покраснела, — до нежной, украшенной только простой ниткой жемчугов, шеи. «Хороша, — смешливо подумал мужчина, — ну да говорил же я — Петька плохой не выберет».

Марья выскользнула за дверь и Федор, выпив, сказал: «Вот, что, Ульяна Федоровна, коли б время другое, было, мы бы по-старинному поступили, как отцами нашими заповедовано, как положено, разговор завели…»