Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 3

— Думаете? — Пожарский хмыкнул. «Вы ж говорили, что у церкви Ильи Пророка она там пела что-то, мол, Господь наше воинство благословит».

— Все знают, что юродивая она, Дмитрий Михайлович, — Минин аж привстал с лавки, — никто и слушать ее не будет, — что она там болтает.

Половицы за перегородкой заскрипели, и они услышали веселый, низкий мужской голос: «А бояре у нас прячутся, Лизавета Петровна. Ну да ничего, сейчас мы их найдем, поздороваться-то надо!»

Минин едва успел спрятать холщовый мешочек, как в дверь постучали.

— Федор Петрович! — сказал князь Пожарский, пропуская его в горницу. «Быстро же вы обернулись!»

— Да, — Федор усмехнулся, — ну вот, бояре, жена моя, Лизавета Петровна, прошу любить и жаловать. Ну да видели вы ее уже.

Маленькая, изящная женщина в шелковом сарафане, весело блеснув жемчужными, ровными зубами, поклонилась и сказала: «Князь Дмитрий Михайлович, Кузьма Семенович, милости прошу к нам сегодня вечером. Федор Петрович поохотился по дороге, мы уж вас угостим — по-царски».

В горнице наступило молчание, и Пожарский, наконец, ответил: «Спасибо, Лизавета Петровна, мы с радостью. А что за чудотворная икона была, ну, к коей ездили вы?»

— О, — каштановая бровь поднялась вверх, — далеко сей скит, в лесах, Дмитрий Михайлович, так запросто — и не найдешь. Но Федор Петрович знает, — женщина чуть улыбнулась алыми, красивыми губами.

— Ну все, — Федор рассмеялся, — я сейчас Лизавету Петровну к деткам провожу, а нам с вами посидеть надо, бояре, подумать — в кои города еще грамотцы посылать, и каким путем ополчение на Москву пойдет. Да я и вернусь сейчас, — он пропустил жену вперед, и Пожарский, посмотрев им вслед, подождав, пока дверь закроется, хмуро сказал: «Убрал сие? Вот пойди теперь, и выброси в Почайну, с глаз долой».

Минин вздохнул, и, покрутив головой, пробормотал: «И что там за скит такой, всю жизнь в Заволжье живу, — и не слышал о нем. Что с царем теперь делать будем, Дмитрий Михайлович? Разве что только сын Филарета патриарха, мальчишка этот?»

— Оно и хорошо, что мальчишка, — хохотнул Пожарский. «Что, думаете, Кузьма Семенович, — коли Федор Петрович на престол бы сел — им бы вертеть удалось?»

Минин на мгновение представил себе огромные, сильные руки, холодные, голубые глаза и тихо ответил: «Нет, конечно».

— Ну вот, — заключил Пожарский, — может, оно и к лучшему — что так все сложилось, Кузьма Семенович.

— Марья, не вертись! — сказал Степа строго, пристроив на колено лист бумаги. «Сиди ровно!»

— Скучно же, — пожаловалась девочка, возя по крыльцу какой-то палочкой.

— Вот читать научишься, — Степа стал прорисовывать простой, синий сарафан, — и сразу веселее станет. Как закончу, пойдем, первую кафизму Псалтыря у тебя спрошу, и за вторую уже садиться надо. Ты бойкая, вон, азбуку как быстро выучила. Ну да ты поешь хорошо, и вон, сказок, сколько знаешь — тебе легко будет.

Марья вдруг выронила палочку. Она изумленно проговорила: «Степа! Смотри! Батюшка от земской избы идет, и матушка с ним. Они разговаривают!»

Степан отложил бумагу и вдруг, закричав: «Матушка! Милая! — со всех ног рванулся через кремлевский двор. Марья побежала вслед за ним.

— Матушка! — Степа влетел в ее объятья — от матери пахло лесом, травами и еще чем-то, — спокойным, сладким, как в детстве, когда она крестила детей на ночь и подкладывала под щеку Степы свою ладонь. Он так и засыпал — уткнувшись в нее губами, чуть причмокивая.

— Матушка! — Марья обнимала ее, и Лиза, присев, смеясь, захватив руками обеих детей, сказала сквозь слезы: «Все хорошо, милые мои, все хорошо. Господи, да как вы выросли!

Марьюшка, надо тебе будет сарафанов пошить, вон, этот уже и короткий».

— Да я сама могу, — Марья нежилась под рукой матери. «Я все умею, матушка — и шить, и готовить тако же».

— Умеешь, — Лиза пощекотала ее и подумала: «Господи, я ж ее совсем дитятей помню, молоком еще от нее пахло, а тут — и девочка уже. На меня похожа, как Степушка — оба роста небольшого будут».

— Только все равно, — сказала Лиза вслух, — я же мама твоя, мне только в радость за вами ухаживать, детки мои милые. Ну, пойдемте, — она обернулась к Федору, — а батюшка из возка птицы принесет, уже и готовить надо начинать, а то у нас гости сегодня. А мы потом, — она погладила детей по головам, — на базар сходим, и по дороге к Пете на стрельбище заглянем, и к Илюше — в бани.

— Принесу, — тихо сказал Федор, чуть касаясь руки жены. «Сейчас все принесу, милые мои, вы идите».

Он проводил глазами стройную спину жены, головы детей, и, взойдя на паперть Михайло-Архангельского собора, вдохнув запах воска и ладана — зашел в полутемную, прохладную церковь.

Она висела в боковом притворе — закрытая серебряным, изукрашенным каменьям окладом.

Федор зажег свечу, и, встав на колени, глядя на тонкое лицо жены, с опущенными долу, большими глазами, шепнул: «Спасибо тебе. Убереги нас от всякой беды, Владычица, прошу тебя. Чтобы дети наши не знали ни горя, ни невзгод».

Петя услышал из-за перегородки ласковый голос матери:

— Котик-котик, коток, котик, серенький хвосток, — Приди, котик, ночевать, нашу Марьюшку качать, — и улыбнувшись, сказал Элияху: «Господи, ну неужели — бывает такое?»

Юноша потянулся и, закинув руки за голову, ответил: «У нас история есть, про человека, который заснул на семьдесят лет, а потом проснулся, и никто ему не верил, что это он. Ну, он походил, походил, увидел, что никто его не знает, и попросил у Всевышнего — забрать его на небеса. Ну, и умер».

Петя отложил кинжал, который он чистил, и, полюбовавшись головой рыси, усмехнулся: «Ну, нет, мы теперь матушку никуда не отпустим. Сам же знаешь, — дороже матери никого на свете нет. А пани Мирьям, ну, мама твоя — хорошая?»

— Строгая, — Элияху рассмеялся. «Ну конечно, нас одиннадцать мальчиков в семье, сестра — то моя старшая, Элишева, — уже замуж вышла, наверное, и дети у нее есть. Так что у моей мамы — не побалуешь. А отец у меня очень добрый, — Элияху нежно улыбнулся, — ну да он человек мягкий, все нам позволяет».

— Домой хочешь, — утвердительно сказал Петя, глядя на него.

— Хочу, — признался Элияху. «Да только я с вами на Москву пойду, с ополчением, лекарем — отец твой разрешил. А Лизавета Петровна с младшими пусть тут остается, тут безопасно.

Говорил ты с ней, ну, о Марье своей? — юноша испытующе посмотрел на Петю.

— Да все хочу, — Петя замялся.

— Ну вот и поговори, — Элияху перегнулся через стол и подтолкнул его. «Это же мама, она поймет. Моя поняла бы».

— И вправду, как похожи, — подумала Лиза, стоя у косяка двери. «Глаза у них обоих, как у пани Мирьям, и высокие какие. Господи, коли увижу ее — на колени встану, спасибо скажу, ведь они мальчика своего, кровь и плоть свою, сюда отправили. Да и кто мы им были — нищенка безумная с ребенком. Храни их Господь, праведников, — Лиза перекрестилась, и, улыбнувшись, позвала: «Мальчики, поесть больше ничего не хотите?»