Дмитрий Семакин - Сага о мятеже на «Баунти» и об острове Питкэрн. Том I

Его нежно любящей сестре Несси видеться с братом не рекомендовал его адвокат Аарон Грэхем: это могло бы сильно ранить чувствительного юношу, мучительно ожидающего приговора судьбы. И Несси, приехавшая в Лондон вместе с Джеймсом, осталась на берегу.

Впрочем, он постоянно писали друг другу письма (почта между плавучей тюрьмой и сушей работала исправно). Их переписка, сохранившаяся до наших дней, — образец нежной и отчаянной, поэтической и сентиментальной любви брата и сестры.

Кроме писем к Несси, Питер писал еще кое-что. Он, приговоренный к смерти и закованный в кандалы двадцатилетний юноша, сидя в мрачном и сыром трюме «Гектора» в ожидании решения Его Величества, составлял… словарь таитянских слов. Чуть ли не первый в мире подобный труд. Который, к величайшему сожалению, в настоящее время утерян.

Его товарищ и сосед по камере Джеймс Моррисон тоже не сидел без дела. Он тоже писал. И его произведение, в отличие от словаря Хейвуда, прекрасно сохранилось и дошло до наших дней. Это — тот самый «Дневник Джеймса Моррисона», оригинал которого сейчас хранится в сиднейской Библиотеке Митчелла, и который является одним из самых главных источников Саги о мятеже на «Баунти».

Это 382-страничный (!!!) рукописный труд, первые 208 страниц которого посвящены пятилетней хронике событий от 9 сентября 1787 года (дня, когда Моррсион записался на «Баунти» помощником боцмана) до 12 сентября 1792 года (до начала суда), а оставшиеся 174 страницы представляют собой подробнейший страноведческий отчет о Таити, о природе и климате острова, о нравах и быте островитян. Подавляющее большинство этих страниц были написаны Моррисоном здесь, в трюме «Гектора».

Спитхэд — вид с башни «Спинакер», наши дни

24 октября Его Величество Король Георг III наконец принял решение. Из Лондона в Портсмут отправился гонец, и вот, два дня спустя сам капитан «Гектора» сэр Джордж Монтагю в присутствии всей команды, специально построенной на верхней палубе, торжественно зачитал подсудимым Хейвуду и Моррисону документ о монаршей к ним милости, о «великодушном и безоговорочном прощении». У обоих долгожданная счастливая весть вызвала шок.

В тот же день Питер Хейвуд сердечно и навсегда попрощался со своими приговоренными к смерти товарищами и с командой «Гектора», покинул корабль и уже через сутки оказался в Лондоне, где обнялся с сестрой и братом.

Джеймс Моррисон пока никуда не поехал. Он решил остаться с Миллуордом, Эллисоном и Бёркеттом до самого конца.

28 октября смертников перевезли на Его Величества Корабль «Брунсвик» — именно здесь должна была состояться казнь. Очевидцы вспоминают, что все трое держались спокойно, с достоинством. На ночь их разместили в трюме, и один из охранников слышал, как Джон Миллуорд, словно капеллан, негромко читал своим товарищам по несчастью нечто вроде проповеди. После десяти вечера заключенные легли на приготовленные подстилки и до утра больше не разговаривали. Удалось ли им хоть ненадолго уснуть в ту ночь?

Кэролайн Александер пишет, что начальник охраны (и по совместительству палач) собирался сразу после казни взять себе… все три ночных колпака казненных. Очевидно, в качестве сувенира. Процесс-то был громким, скандальным. Стоит отметить, однако, эту деталь: приговоренные к смерти мятежники (все трое — простые матросы) спали в ночных колпаках…

Утро 29 октября выдалось пасмурным и дождливым. К десяти часам «Брунсвик» окружили десятки, если не сотни, шлюпок со всех без исключения военных кораблей, стоявших в гавани Спитхэд. По приказу командования тысячи моряков были обязаны наблюдать за казнью. На разрешенное расстояние к месту действия приблизились и многочисленные лодки гражданских жителей Портсмута. Кроме этого, большая толпа собралась и на берегу, хотя оттуда невооруженным глазом вряд ли что можно было разглядеть.

Прогремел пушечный выстрел, сигнализирующий начало церемонии. Бёркетта, Миллуорда и Эллисона вывели из трюма. Перед тем, как выйти на верхнюю палубу, все трое смиренно поблагодарили капитана и экипаж за гуманное и милосердное отношение. Многие свидетельствовали, что все трое вели себя на удивление хладнокровно.

К одиннадцати часам на палубе все было готово. Команда выстроилась ровными рядами. С рей свисали три петли. Моросил дождик. Приговоренным предоставили последнее слово.

От лица всех троих говорил Джон Миллуорд. Некоторые исследователи считают, что его речь была написана заранее, кем-то из людей Адмиралтейства — так сказать, в воспитательных и пропагандистских целях.

Вместе с тем, многие очевидцы свидетельствуют, что Миллуорд произносил слова без бумажки, «…нервно, сильно и убедительно…». Почти всех присутствующих его искренняя и неожиданно патриотическая исповедь тронула.

Вот что он сказал:

— Братья матросы, вы видите перед собой трех здоровых молодых парней, которым предстоит принять позорную смерть за ужасное преступление — мятеж и дезертирство. Пусть наш пример станет для вас предостережением: никогда не изменяйте своим офицерам и, если они даже плохо относятся к вам, помните, что это нужно не им, это нужно вашей стране, которой вы обязаны служить.

После этого приговоренные несколько раз обняли друг друга со словами: «Благослови господь» и «Бог милосерден». Прощаясь, никто из них не плакал.

Молитву об отпущении грехов несчастным прочитал не один из четырех присутствовавших на казни священников, а не кто иной, как Джеймс Моррисон. Это был последний долг, который бывший помощник боцмана «Баунти», сам приговоренный к смерти и помилованный всего пару дней назад, отдал своим товарищам.

Раздался еще один пушечный выстрел.

Смертникам связали руки и ноги, надели на головы мешки и накинули петли на шеи. Кто-то из них успел громко сказать, что они «…абсолютно невиновны в преступлении, за которое страдают…». Впрочем, никакой истерики не было.

По сигналу начальника охраны (того самого, «коллекционера» ночных колпаков) матросы дружно взялись за три веревки, протянутые через блоки рей. Одно длинное мощное движение, и — приговор приведен в исполнение. Три тела почти одновременно взвились в воздух. Случилось это в 11 часов 26 минут, как отмечено в судовом журнале «Брунсвика».

30-летний Томас Бёркетт был повешен на нок-рее фок-мачты с правого борта, 25-летний Джон Миллуорд и 20-летний Томас Эллисон — с левого. Мучения всех троих были короткими.

Дождь вскоре усилился. Через пару часов, в половине второго, уже остывшие тела сняли с петель и в корабельной шлюпке перевезли на противоположный берег гавани — в Госпорт, в флотский матросский госпиталь Хаслар. Там казненных мятежников с «Баунти» и похоронили…