Юрий Шестера - Последний поход «Новика»

Между тем, непрерывно наблюдая за боем в бинокль Цейса, оценивая достоинство стрельбы по перелетам и недолетам, Андрей Петрович не мог не признать, что наши комендоры действовали не хуже японских. Ему даже казалось, что наша стрельба выдержаннее и строже корректируется, а при таких условиях, особенно принимая во внимание возможность возобновления боя на завтра, — на нашей стороне было преимущество в сохранении боевых припасов. Ему казалось, что иногда японцы слишком горячатся, что они просто зря бросают снаряды.

По мере развития боя, сопровождавшегося уменьшением дистанции, конечно, не могло не сказаться одно весьма важное преимущество неприятеля — полное наличие его средней и мелкой артиллерии, тогда как у нас добрая треть шестидюймовок, семидесятипятимиллиметровых орудий и вся мелочь остались на сухопутном фронте Порт-Артура.

Чего нельзя было отрицать, так это того, что счастье, удача были на стороне японцев. Наибольшую силу своего огня они сосредоточили на флагманских броненосцах. Немало снарядов угодило в дымовые трубы «Цесаревича» — эти попадания были особенно хорошо видны.

У «Пересвета» была сбита грот-стеньга [87] Грот-стеньга — продолжение грот-мачты в высоту. почти на половине высоты, а затем у него же была сбита верхушка и фор-стеньги [88] Фор-стеньга — продолжение фок-мачты в высоту. , потеря которых сыграла в дальнейшем роковую роль, лишив «Пересвет» возможности подавать флажные сигналы. Повреждение вообще-то ничтожное, но всем видимое. Снаряд, сбивший верхушку стеньги, был, конечно, чудовищным перелетом, совсем плохим выстрелом. Плохим, но, как оказалось, счастливым. Для японцев, разумеется.

Около того же времени на «Полтаве» перебило найтовы [89] Найтовы — тросы, с помощью которых обвиваются два или несколько предметов. Принайтовить — привязать, положив найтов. стоймя поставленной между трубами стрелы для подъема шлюпок, и она с грохотом рухнула на левый борт. Тоже пустяки. Даже и повреждением-то назвать нельзя, так как при подъеме шлюпок стрела специально ставится именно в такое положение. А со стороны — впечатление громадное.

В 17 часов 50 минут «Цесаревич» неожиданно круто повернул влево и так накренился, что по «Новику» пронесся крик ужаса, напомнивший момент гибели «Петропавловска». Казалось, он переворачивается. На самом же деле японский снаряд, попавший в боевую рубку, все в ней разрушил, всех перебил, включая командующего, начальника его штаба и командира броненосца. Никем не управляемый и к тому же поврежденный рулевой привод положил руль «на-борт», отчего броненосец и получил крен до двенадцати градусов.

«Ретвизан», первоначально последовавший за «Цесаревичем», тотчас же увидел, что это случайный выход флагмана из строя из-за повреждения, и повернул обратно не только на старый курс, но даже на сближение с японцами. Казалось, что он хочет таранить неприятеля.

«Победа» осталась на прежнем курсе. «Цесаревич», описывая крутую циркуляцию влево, прорезал строй между «Пересветом» и «Севастополем». «Севастополь», избегая столкновения с ним, также повернул к югу. К югу повернул и «Пересвет», командир которого, видимо, еще не решивший, как действует флагманский корабль: сознательно или лишившись способности управляться? «Полтава» шла старым курсом.

Управление эскадрой было нарушено, боевой порядок броненосцев расстроился, и они двигались в полном беспорядке, а затем начали разновременно и беспорядочно разворачиваться на обратный курс.

Наконец разобрали сигнал «Цесаревича»: «Адмирал передает начальство». Но кому? Никаких других сигналов никто не видел. Из-за сбитых стеньг на «Пересвете» контр-адмирал Ухтомский вынужден был поднять сигнал: «Следовать за мной» на поручне мостика. Но даже ближайшие соседи не сразу его заметили, что и было главной причиной замешательства. Все терялись в догадках — кто же принял начальство?

Несомненным являлось только то, что адмирал Витгефт и его непосредственный заместитель в бою начальник штаба контр-адмирал Матусевич выведены из строя. Но жив ли следующий по старшинству контр-адмирал князь Ухтомский? На «Пересвете» стеньги были сбиты, но разве нельзя было поднять адмиральский флаг на их обломках, на марсах, на трубе, вообще на каком-нибудь приметном месте? Если нет флага — нет и флагмана. И тогда командующим эскадрой должен был стать младший флагман — начальник отряда крейсеров контр-адмирал Рейценштейн. Выходило, что броненосцы идут либо без всякого начальства, либо их ведет временно, до соединения с крейсерами, старший из их командиров.

Когда «Цесаревич» неожиданно круто повернул влево, «Аскольд», флагман отряда крейсеров, тоже повернул к северу. Но как только выяснилось, что это не маневр, а выход из строя флагманского броненосца, как только стало очевидным, что броненосный отряд пришел в расстройство, которым может воспользоваться неприятель, — контр-адмирал Рейценштейн решительно повел свои крейсера на соединение с броненосцами. На крейсерах сразу поняли его намерение — принять непосредственное участие в бою, и хотя бы и слабыми, но свежими силами поддержать броненосцы, дать им время оправиться. Ведь те шли куда-то на северо-запад нестройной группой, обгоняя друг друга, отстреливаясь так беспорядочно, что иные снаряды ложились вблизи крейсеров, спешивших к ним на выручку.

А под кормой у них проходили, склоняясь к северо-востоку, главные силы неприятеля — кильватерная колонна из шести броненосцев шла на равных интервалах, словно не в бою, а на маневрах.

«Так ли? Не обманывает ли расстояние? Может быть, японцы понесли потери не меньше наших? Может быть, двух-трех удачных выстрелов с нашей стороны было бы достаточно, чтобы привести их в расстройство, заставить покинуть поле сражения? Почему они уходят? Почему не пробуют добить, разгромить отступающего противника? Не могут или не смеют?» Эти отрывочные мысли назойливо лезли в голову, но Андрей Петрович гнал их, а сердце было полно одним желанием — скорее подойти, скорее открыть огонь, чтобы грохотом собственных орудий заглушить это ужасное сознание, чтобы в горячке боя забыть эти страшные слова — разбиты, отступаем…

Около 19 часов крейсера примкнули справа к броненосному отряду, который как будто пытался выстроиться в линию кильватера. Головным шел «Ретвизан». Опять тот же вопрос: «Кто ведет? Кто командует эскадрой?» На «Аскольде» был поднят сигнал: «Быть в строе кильватера» — без позывных. К кому относился этот сигнал? — только ли к крейсерам, или же, нигде не видя флага эскадры, наш флагман вступал в командование всей эскадрой и делал общий сигнал?