Отто Гофман - На Диком Западе. Том 3

Как только Натан остался в одиночестве, вмиг исчезло его равнодушие ко всему земному, которым он удивлял всех во время всего происшествия. Пока шаги удалявшихся дикарей еще слышались в кустах, окружавших вигвам Венонги, Натан, вскочив на ноги быстро осмотрел помещение, скудно освещенное горевшим на земле огоньком. Все здесь было по-прежнему: кучи шкур в углу и разные хозяйственные принадлежности по стенам; потом он заметил, что исчезло оружие, которое раньше висело по стенам, пока Эдит содержалась здесь. Убедившись, что ни один дикарь не следит за ним из темноты, начал он пробовать крепки ли ремни, стягивавшие его руки; но они не поддались его усилиям, так что он вынужден был отказаться от этой попытки. Отдохнув затем немного, он еще раз собрался с силами, еще и еще раз попытался разорвать ремни, но так же напрасно.

Наконец, убедившись в очевидной невозможности освободиться от пут, облокотился усталый Натан на груду кож и предался размышлениям.

Вдруг у одного из углов шатра, снаружи, послышался слабый визг, что-то зашуршало и заскреблось о стенку, как будто какое-то животное старалось пролезть в хижину. Натан вскочил… и оживленно заблестели его глаза: он догадался, что это за животное, хотевшее навестить его в этом безутешном одиночестве.

— Милая моя собачка! — прошептал он тихо. — Докажи теперь, какая ты умная!

Визг смолк, но царапанье и шорох продолжались еще несколько минут непрерывно, и наконец, из-под стены, из шкур показался маленький Пит — верный, преданный и до сих пор неразлучный спутник Натана.

— Я не могу тебя обнять, — сказал связанный и беспомощный пленник, когда маленький Пит подбежал к нему, уперся лапами в его колени и смотрел в глаза пристально. — Да, Пит, я не могу тебя обнять, а как бы я этого хотел! Но ты видишь, индейцы так крепко связали меня, что я не могу даже пошевелить рукой. Однако, Пит, я знаю: где ты, там есть и надежда. Скорей, — прибавил он, подставляя ему свои связанные на спине руки: — Скорей! У тебя острые зубы, и ты ими ловко орудуешь. Освободи же меня! Грызи, грызи ремни!

Умная собака, казалось, поняла каждое слово своего хозяина. Немедля принялась она грызть ремни, стягивавшие суставы рук Натана; а Натан еще подбодрял свою ученую собачку, тихим голосом поощряя ее.

— Однажды ты уже перегрыз мне ремни, — говорил он, — помнишь, в ту ночь, когда четыре краснокожих связали меня и уже готовили мне костер? Да, да, ты сделал это, маленький Пит, пока негодяи спали крепким сном. Помнишь ведь ты это, Пит? Грызи же, грызи и теперь. Не бойся, что зацепишь мне руку зубами: я наверное прощу тебе это, даже если ты прокусишь мясо до костей. Вот так, так, живей! Скоро, скоро твой хозяин обретет свободу!

Так подбодрял и торопил Натан собачку, которая упорно продолжала свою работу. Потом Натан напряг мускулы, чтобы помочь маленькому Питу. Сильным движением натянул он ремни, и вдруг они затрещали, как будто в них надорвались волокна.

— Ну, Пит, грызи, рви, сколько можешь! — воскликнул Натан, придя в восхищение. — Ну же, Пит, еще немножко… Да, скоро мы опять свободно будем бродить по лесам!

Но Пит, до тех пор такой усердный, внезапно оставил свою работу, вилял хвостом около своего хозяина и издавал визг, такой тихий и подавленный, что только привычное ухо могло его расслышать.

— Ха! — воскликнул Натан, услышав в ту же минуту звук шагов, которые, казалось, приближались к хижине. — Да, Пит, верно ты почуял. Краснокожие приближаются к нам! Ну, ну, иди, иди! Потом кончишь начатое дело.

Собака послушалась приказания своего хозяина. А тот сам хорошо понимал, что требуется в таком случае: поспешно проскочил он под кожи и другие предметы, которые были разбросаны на полу комнаты. В один миг собака исчезла из виду, и Натан сам не знал, ушла ли она из вигвама, или спряталась где-то в темноте. Шаги между тем все приближались и приближались, — и вскоре послышались у входа. Натан тотчас же снова бросился на спину, положил голову на кожи и устремил взгляд на циновки, занавешивавшие вход в вигвам. Вот кто-то раздвинул их, и тотчас же затем старый предводитель Венонга вошел медленным шагом и с достоинством прославленного воина. Он нес в руках оружие, как будто был готов к бою. Его свирепое лицо было с одной стороны вымазано ярко-красною, а с другой черною краской. На его поясе блестел длинный нож для скальпирования, а в руке сверкал томагавк, весь — включая длинную рукоять — из шлифованной стали.

В таком вооружении подошел вождь к пленнику, и его глаза горели так бешено, как будто он намеревался одним ударом своего топора разрубить Натана. Сразу видно было, что он был исполнен гнева и ярости; но вскоре оказалось, что он не имел пока кровожадных намерений. Он остановился в трех шагах от Натана и устремил на него взгляд. Кровь застыла в жилах квакера от этого яростного взгляда. Потом Венонга вскинул руку с топором, но не для того, чтобы поразить Натана, а лишь за тем, чтобы принять более угрожающую позу, и чтобы грознее казалась речь, которую он начал говорить.

— Я Венонга! — закричал он по-индейски. — Я Венонга, великий предводитель шавниев. Я воевал с белыми и пил их кровь! Они дрожат, когда слышат мой голос! Когда индейцы их бичуют, они бегают перед костром, как собаки! Никогда не мог никто устоять перед Венонгой! Венонга победил всех своих врагов и убил их! Никогда не боялся Венонга белых… Зачем же ему теперь бояться белого? Где Дшиббенёнозе? Где проклятье его племени? Где скорбный вопль моего народа? Он убивает моих воинов, он в темноте ползет по их телам, но он боится одного вождя и не осмеливается предстать перед ним! Кто же я? Собака? Скво и дети проклинают меня, когда я прохожу мимо них; они называют меня убийцей их отцов и мужей; они уверяют, что я напустил на них дьявола белых, чтобы их убивать; они кричат: если Венонга храбрый вождь, он должен извести проклятие их племени! И я, я Венонга, я человек, который ничего не боится, — я хочу найти Дшиббенёнозе. Но Дшиббенёнозе — трус. Он прокрадывается в темноте, убивает воинов, когда они спят, и боится сразиться с храбрым вождем! Мой брат — знахарь, он — белый, он знает, как найти дьявола белых. Пусть брат заговорит со мной. Пусть он откроет, где мне найти Дшиббенёнозе, и он станет сыном великого предводителя, потому что Венонга сделает его своим любимым сыном, и он станет шавнием.

— А! Наконец-то Венонга чувствует, что он навлекает проклятье на свой народ? — воскликнул Натан.

Это были первые слова, которые он произнес за время своего плена, и старый Венонга немало удивлен был, услышав их. У Натана же на лице появилась насмешливая улыбка. Он произнес эту фразу на языке шавниев так безукоризненно, что Венонге уже это показалось чудом, и он еще более убедился, что перед ним не кто иной, как колдун. Он отступил и боязливо оглянулся кругом, как будто пленник уже вызвал духов.